Уже в аптеке Светлана, провизор, знавший все недуги Дяди Миши, вынесла ярко красный пакет, на нем была нарисована девушка. Она улыбалась, обняв видимо пожилую бабушку и маленькую дочурку.
- Дядя Миша, вот это на один месяц. Как почувствуешь себя плохо, заболит сердце, принимай чайную ложку не меньше.
Она начала что-то отбивать на кассе, но палец замер, на последней цифре.
- Извини дядя Миша, в долг не могу, завтра приедут проверять, хозяева сказали не кому не отбивать в долг. Ты как, деньги то есть?
Сверчок улыбнулся.
- Да есть, есть еще. Куда мне их в лесу девать. У медведя пиво не купишь.
Он полез в карман, там хранились две новенькие, еще пахнущие типографской краской купюры, но отдавать их, ни как не хотелось. Он их только что получил в отделения Сбербанка, и уже договорился, что в магазине купит новый карбюратор для своего оранжевого бурана и литров 100 бензина, хватит еще на один рейс, за пенсией на Большую землю. Затем обязательно шоколадных конфет и пива. Последнее хотелось больше всего и прямо сейчас.
Продавщица положила пухлые ладони на тяжелую, замасленную тетрадку. От важности написанного внутри, она превратилась в тяжеленную амбарную книгу, хотя это была обычная общая тетрадь на 48 листов. Ее видимо роняли, во что-то жирное и открывали регулярно, несколько раз в день, судя по замасленным страницам. В ней хранилась вся "бухгалтерия" последнего в этой глухомани оплота цивилизации. Чьи- то судьбы. Да и жизнь, наверное. С утра две бутылки, через три дня еще две, а там пенсия. И так у кого-то снова, и снова.
Обычно здесь деньги видят один раз в месяц, когда заработную плату привозят на единственное производство во всем Бондюге - это лесопилку. Из центра приходит машина с двумя охранниками. Все уже знали, когда она ездит и сколько денег везет. За тем, они заезжали единственное отделение Сберегательного банка и после обеда отправлялись обратно районный центр - это больше 100 километров. Уже к вечеру большая часть суммы должна была появиться в магазине у Светы. Что бы уже потом через несколько дней снова оказаться в банке.
Такие поездки, в поселок Бондюг, самый крупный населенный пункт в радиусе 100 километров, за пенсией, уже стали чем-то из разряда невозможного. Нужен был бензин для старенького бурана, а в этот последний рейс, он потратил практически все свои пенсионные накопление, на муку и крупы.
- Света, ты мне напиши все на бумаге, что и как принимать. А то я старый уже, могу и забыть.
Он засмеялся и протянул новенькие купюры, для этого их пришлось достать из левого кармана.
- Вот я все написала.
Она на мгновение замялась и посмотрела на дядю Мишу.
- Ты как там один в лесу живешь?
Спросила продавщица, протягивая листок бумаги.
- Нормальной, недавно друга себе завел. Разговариваем по вечерам, он на одном конце деревни, я на другом. Правда, встретиться ни как не можем.
Засмеявшись еще раз он, спрятал все в карман.
- Смотри, грустно станет, переезжай ко мне, мне такие мужики нужны, с руками, а что работящий, практически не пьющий, это же находка. А то я одна, все одна.
Она сразу же забыла о своем покупателе. Кто-то пришел за товаром и как всегда со своей историей, здесь по-другому не ходили. Люди закупались основательно на несколько недель. Лекарства, крупа, мука, консервы - все в одном месте.
- Я подумаю, спасибо за лекарство.
С этим словами, он засунул яркий пакет себе в рюкзак, и вышел на улицу.
Теперь эта яркая коробка, с обнимающейся семьей лекарством стояла как раз на кухонном столе. Сверчку уж очень нравилось, когда на него постоянно смотрели таким влюбленными глазами. Он иногда представлял, что это за семья, есть ли у них еще дети и как зовут дочурку. Наверное, Ксюшой или Катей, определенно Катей. Она уже ходит в школу и получает пятерки, а раз в месяц они всей семьей уезжают на море.
Уже прошло несколько недель, а он так и не решился, попить из той самой бутылочки. Просто сидел и разглядывал красивую этикетку. А когда сердце начинало болеть, случалось это без всякой системы, спонтанно - утром, днем или вечером, он замирал на стуле и глядел в одну точку. Еще пытался задержать дыхание, но после того, как несколько раз перед глазами начали, плавать круги, решил прекратить и эти попытки, когда боль была совсем не выносимой, он выходил на морозный воздух, закуривал папиросу и старался смотреть в небо. Как правило, после второй или третьей затяжки становилось легче.