Как можно заключить из этого высказывания, Канарис долгое время непоколебимо верил в энергичные превентивные действия британского военного флота. Данная реплика – также лишнее свидетельство его высокого мнения о мощи военно-морского флота и осмотрительности политического руководства Англии. Вместе с тем, как показывает этот пример, общий фаталистический пессимизм, все сильнее овладевавший им по мере расширения зоны боевых столкновений, вполне уживался с довольно оптимистическими суждениями, касающимися отдельных эпизодов войны. Возможно, именно это двойственное восприятие действительности помогало Канарису выдержать психологическую нагрузку 1939–1944 гг., не падая духом, продолжать борьбу, в успешный исход которой он не верил. Когда его метафизический разум навевал ему мысли о безысходности и тщетности усилий, его беспокойный дух напоминал об удавшихся делах и существующих благоприятных факторах. Конечно, практической пользы от этого было мало, разве что наступало временное успокоение. Чем дольше шла война, тем труднее становилось Канарису даже на короткий период убаюкивать собственный пессимизм. А потому не оставалось ничего другого, как отвлечь себя от горьких мыслей неистовой работой, почти беспрерывно, не давая передышки, гонявшей его из страны в страну от одного филиала абвера к другому.
Что же касается конкретного случая с ложной оценкой вероятных действий Великобритании, то следует обратить внимание на тот факт, что мнение Канариса было до известной степени предвзятым, сформировавшимся на основании неверных предпосылок, которых он, однако, упорно придерживался, невзирая на очевидные факты и веские аргументы. Дурацкая привычка Гитлера и Риббентропа презрительно отмахиваться от англичан, как декадентов, готовых уже навсегда сойти с мировой политической сцены, служила Канарису хорошим доказательством правильности собственных противоположных суждений. Он восхищался англичанами, и его столь высокое мнение сложилось во многом под влиянием двух факторов. Будучи опытным морским командиром, он имел очень ясное представление о мощи и боевых качествах британского военно-морского флота и был твердо убежден в его способности утвердить свое господство на море в схватке с любой державой европейского континента, в том числе и с гитлеровской Германией. Кроме того, ему импонировали интуитивные, на первый взгляд хаотичные действия англичан, с помощью которых те создали, а ныне продолжают управлять своей огромной, разбросанной по всем континентам империей. Канарису был по душе их метод, при котором импровизация превалировала над организацией и человек, не связанный никакими устоявшимися клише и бюрократическими рогатками, мог свободно проявлять свои творческие способности и дарования.
Особое восхищение вызывал у него Уинстон Черчилль.
В кругу своих друзей Канарис постоянно читал его обращение к народу, в котором премьер-министр открыто говорил англичанам и всему миру о трудностях и лишениях, переживаемых Великобританией. Комментируя эту речь Черчилля, он неизменно противопоставлял ее лживой и хвастливой пропаганде Геббельса.
Оценка Канариса относительно потенциала и возможностей Великобритании была в своей основе с точки зрения длительной перспективы совершенно верной. Он нисколько не сомневался в том, что сила англичан – в их выдержке и умении, выражаясь языком боксеров, «держать удар». Должно, мол, пройти некоторое время, прежде чем они окажутся в состоянии отплатить Гитлеру той же монетой; в это он истово верил. Но Канарис явно ошибался в определении сроков. Он в полной мере не осознал, что весной 1940 г., то есть в период позиционного противостояния, в руководящих кругах Англии еще отсутствовала та решимость к действию, которая появилась позже под влиянием поражения Франции, прямой военной угрозы Британским островам и благодаря харизматической личности Уинстона Черчилля. Нужно иметь в виду, что руководители движения Сопротивления – Бек, Гёрделер, фон Хассель, а также Канарис и Остер, – говоря о внешнеполитических предпосылках и планируя мероприятия после успешного государственного переворота, делали ставку на взаимодействие с западными державами, и в первую очередь с Великобританией. Они исходили прежде всего из наличия у английского правительства глубокого понимания проблем, с которыми приходится сталкиваться немецкой оппозиции.