Канцлер (Гардемарины, вперед - 3)

Анна потупилась, поправила локон над ухом. Вопрос ее был задан неспроста, она уже знала, что бедную женщину не просто отлучили от Екатерины, но отправили в крепость. Главную роль в этой акции сыграла вовсе не государыня, а она, Анна Фросс. Владиславова плохо себя вела: подсматривала за девушкой, задавала нескромные вопросы, мол, правда ль, что ты, душа моя, из Цербста, аль придумала? А тебе какое дело, хрычовка любопытная? Но это ладно, это пусть. Владиславова мешала Анне уже потому, что была первой при Екатерине, а честолюбивая девица хотела занять ее место. Как можно догадаться, Шувалов только подогревал желание прелестницы. Встречи Александра Ивановича и Анны, деловые и личные, хотя по сути дела они мало чем отличались, давно уже происходили не у Мюллера, а здесь, во дворце, в левом крыле в маленькой комнатенке, вернее выгородке под, лестницей. В комнатенке без окон было только самое необходимое: обширная кровать, столик с вином и сладостями, рукомой в углу. В комнату вело две двери, и обычно Александр Иванович, имея вид самый отвлеченный, входил туда со стороны сада, Анна проходила через весь дворец., также через кухни и буфетные. Встречи в комнатенке под лестницей были редки, у Шувалова хватало ума не рисковать понапрасну.

Анна явилась перед ужином и, ни слова не говоря, принялась раздеваться. Александр Иванович не задавал вопросов, зная, что со временем она сама все расскажет. С любовью на этот раз управились быстро. С одной стороны - устал маленько, а с другой - жена ждет, ворчать будет.

- Ну? - он погладил Анну по плечу.

- В гневе они, - с готовностью приступила та к рассказу. - Как ты, мой свет, ушел, - она поцеловала большую, крепкую руку Шувалова, - их высочество заметались по комнате, потом позвали всех: если, говорят, ко мне на место Владиславовой приставят какую-нибудь дуэнью, то пусть она приготовится к дурному обращению с моей стороны... а может, даже к побоям! - она положила в рот засахаренный миндаль. - У ее высочества есть недостатки, но чтобы драться? Да они пальцем никого никогда не тронули. И знаешь, мой свет, она все прибавляла: "пусть знают все!" Словно уверены они были, что кто-то из нас тут же побежит докладывать императрице.

- Можно и мне доложить... Что она еще говорила?

- Что устала страдать, - Анна загнула на русский манер пальчик, мол, кротость и терпение ни к чему не ведут - это два, а три - они намерены изменить свое поведение.

- Вот как? Зачем нам сии перемены? - он задумался, скребя всей пятерней подбородок. - Шаргородская Екатерина Ивановна заходит к вам?

- Это статс-дама государыни? Нет, последнее время не приходила.

- Она ведь племянница протоиерея Дубянского... духовника императрицы... - добавил он задумчиво. - Ну иди, золотко...

Поздно вечером, когда Екатерина в одиночестве мерила шагами комнату и ломала руки, машинально повторяя горестно-наигранный жест: "Что делать? Кто мне поможет?", в дверь осторожно постучали.

- Войдите же!

Перед Екатериной предстала статс-дама Шаргородская, добрая, недалекая простушка, она была чрезвычайно смущена. Екатерина помнила ее услугу после ареста Бестужева. Есть еще люди, кому она может довериться. В глазах Шаргородской стояли, не проливаясь, слезы.

- О, ваше высочество! Выслушайте меня! Нет сил смотреть, как вы страдаете. Мы все боимся, как бы вы не изнемогли от того состояния, в котором пребываете. Позвольте мне пойти сегодня к моему дяде.

Екатерина усадила статс-даму в кресло, обтерла ей слезы.

- Но что вы скажете своему дяде?

- О, я передам ему все, что вы мне прикажете. Я обещаю вам, что он сумеет так поговорить с императрицей, что вы будете этим довольны.

Екатерина села рядом, женщины склонили друг к другу головы, зашептались. Уже уходя, Шаргородская созналась вдруг, покраснев, как нашкодившая девчонка.

- Я должна сказать... Я хочу быть честной, - она замялась. - Мне посоветовал, вернее надоумил, идти к вам Александр Иванович.

- Шувалов? - потрясение спросила Екатерина.

- Именно, - она сделала глубокий книксен. Следующий разговор с Шаргородской состоялся в одиннадцать часов утра. Миловидная статс-дама выглядела празднично. Улыбка так и светилась на ее лице, прыскала во все стороны солнечными зайчиками.

- Ваше Драгоценное высочество! Все устроилось самым лучшим способом. Я поговорила я дядей. Протоиерей Федор Яковлевич советует ее высочеству сказаться больной в эту ночь... ну, то есть совсем больной, чтобы просить об исповеди. И надобно устроить все так, чтобы исповедоваться позвали именно его, дабы он мог передать потом императрице все, что услышит на исповеди из собственных ваших уст.

У Екатерины дух захватило - как просто и гениально! Елизавета будет полностью уверена в ее искренности. Тайна исповеди для государыни свята!

Она усмехнулась. Кто поймет русских? Они так гордятся своей истовой, непритворной религиозностью. Они говорят, что Бог- это совесть. И вот на тебе! Надобно это запомнить. На всю жизнь запомнить!" *