Канун трагедии: Сталин и международный кризис. Сентябрь 1939 — июнь 1941 года

На следующий день И. С. Зотов сообщал в Москву, что в беседе с ним военный министр Латвии выразил озабоченность в связи с возможным «приходом Красной Армии». Мысль об этом была навеяна частичной мобилизаций войск в Советском Союзе. Министр упомянул и о возможности сближения между двумя странами в экономической и политической областях[173].

В ходе переговоров с Риббентропом в конце сентября Сталин сообщал немцам, что эстонское правительство дало согласие на советские условия и в самое ближайшее время аналогичные условия будут предъявлены и Латвии[174]. Это и произошло, видимо, 28–29 сентября. Во всяком случае известно, что 1 и 3 октября 1939 г. в Риге состоялись экстренные заседания кабинета министров. На первом из них президент Латвии К. Ульманис сообщил об отъезде в Москву министра иностранных дел для переговоров с советским правительством. Необходимость такой поездки он объяснил состоявшимся подписанием договора СССР с Эстонией. Кабинет министров согласился с двумя целями переговоров — «сохранить мир в стране и защитить интересы латвийского народа и государства[175]

.

По возвращении Мунтерса из Москвы и до начала следующего заседания кабинета министров президент Ульманис встретился с германским послом в Риге Котце, чтобы выяснить позицию Германии в связи с советскими требованиями, выдвинутыми в отношении Латвии[176]. Из беседы с Котце Ульманис понял, что Латвия не сможет ожидать поддержки от Германии[177]. Очевидно, после этой беседы сам Ульманис написал предложения для заседания кабинета министров. Вот их содержание: «Правительство одобряет действия Мунтерса и поручает ему достичь соглашения с Москвой на основе принципов эстонского соглашения, пытаясь достичь, насколько это возможно, позитивных результатов»[178]

. Они были обсуждены на упомянутом заседании кабинета министров Латвии 3 октября, который, дав свое согласие, поручил Мунтерсу «делать все необходимое, чтобы улучшить текст уже подписанного советско-эстонского соглашения, пытаясь достичь более благоприятных условий для соглашения с Латвией».

В общем плане кабинет министров уполномочил Мунтерса подписать пакт о взаимной помощи с Советским Союзом. Стремясь реализовать идею об «улучшении текста соглашения, правительство решило направить в Москву помимо Мунтерса О. Озолиньша из гражданского департамента Сената и директора отдела Министерства иностранных дел Кампе[179].

По многочисленным данным, латвийская сторона заняла на переговорах с Москвой более неуступчивую позицию. В дневнике Г. Димитрова имеется запись об одной из встреч в Кремле, на которой Сталин в резкой форме заявил о том, что вынудит латышей принять советские требования[180].

В итоге 5 октября в Москве двумя министрами — Молотовым и Мунтерсом были подписаны Пакт о взаимопомощи между Советским Союзом и Латвийской республикой и Конфиденциальный протокол. В целом пакт с Латвией полностью совпадал с текстом договора с Эстонией. В этом смысле расчет Кремля оказался точным: взяв за образец договор с Эстонией и добившись его подписания, он открыл себе дорогу и в другие Балтийские страны.

Москва, так же как и в случае с Эстонией, добилась права на создание базы военно-морского флота и нескольких аэродромов (на правах аренды) в городах Лиепая (Либава) и Венспилсе (Виндава). На этих базах и аэродромах Советский Союз мог также иметь гарнизоны до 25 тыс. человек наземных и воздушных вооруженных сил[181]. Чтобы реализовать эти договоренности, Москва немедленно приступила к организации гарнизонов на выделенных базах и аэродромах.

Более сложный комплекс проблем был связан с подписанием пакта Советского Союза с Литвой. Особенность заключалась в том, что с самого начала была выдвинута идея приращения литовской территории за счет земель в северо-восточной части Польши. Собственно уже в текст секретного протокола к советско-германскому пакту был внесен пункт о том, что «интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами»[182].

Хотя содержание секретного протокола было неизвестно, но, видимо, в Литве, как и в других балтийских столицах, были убеждены, что их судьба во многом зависит от советско-германских отношений.

В Москве идея передать Вильно и прилегающие районы Литве получила одобрение. Именно поэтому в Кремле, готовя пакты со странами Прибалтики, отделили «литовский случай», отложив подписание договора о взаимопомощи. Кроме того, решение литовского территориального вопроса предполагало проведение новых дополнительных переговоров между Советским Союзом и Германией.

В ходе бесед литовских представителей с советскими дипломатами литовцы говорили о желательности более тесных связей Литвы с Советским Союзом, о предпочтительности этих связей перед литовско-германскими. Литовские деятели поднимали вопрос о передаче им Вильно с прилегающей областью не один раз[183]. В дальнейшем они почти ежедневно возвращались к этому, выдвигая в качестве дополнительного аргумента свое желание иметь общую границу с Советским Союзом[184].