Канун трагедии: Сталин и международный кризис. Сентябрь 1939 — июнь 1941 года

Судя по германским документам, между 23 и 27 сентября в Берлине оживленно обсуждались новая граница и текст совместного германо-советского коммюнике. Берлин постоянно связывался с Шуленбургом, который почти ежедневно контактировал с Молотовым и Сталиным. И именно для окончательного согласования и подписания документов Риббентроп прибыл в Москву вечером 28 сентября.

Разумеется, участники предстоящих переговоров понимали, что речь будет идти прежде всего о ситуации, возникшей после завершения польской кампании. В связи с демаркацией новой советско-германской границы накануне переговоров встал вопрос и более серьезного политического свойства. Он касался судьбы Литвы. В договоре от 23 августа этот вопрос был лишь обозначен и фактически оставлен до последующего решения.

20 сентября Молотов в беседе с Шуленбургом предложил обсудить судьбу Польского государства[211]. Через несколько дней в ходе очередной встречи с германским послом он предлагает рассмотреть вопрос об «изменении границы сферы интересов с целью «обмена» Восточной Польши на Литву»[212]. В Москве, видимо, усматривали такую возможность во время августовских переговоров и в ходе контактов в сентябре.

Несмотря на настойчивые рекомендации Гитлера, чтобы Красная Армия вступила и на территории Восточной Польши, Кремль проявлял осторожность, ограничиваясь территориями, населенными украинцами и белорусами, взяв в качестве рубежа реки Нарев, Западный Буг и Сан. Сталин, следуя своей общей линии, не хотел продвижения до Вислы, чтобы не создавать в мире впечатления о новом разделе Польши. Но теперь, в 20-х числах сентября, после взятия немцами Варшавы и вступления советских войск на территорию Польши, Москва посчитала для себя возможным снова заняться территориальными вопросами. На этот раз речь шла о включении Литвы в сферу советских интересов. В Кремле намеревались сделать это, во-первых, обменяв, как мы уже отмечали, часть Восточной Польши на Литву, и, во-вторых, передав Литве Виленский край (с г. Вильно) с соответствующей компенсацией Германии.

Во время предстоящей встречи в Москве Германия должна была решить этот вопрос, поскольку, как это видно из немецких документов, в сентябре в определенных кругах Берлина существовало мнение о возможности перехода Литвы под немецкое покровительство[213]. Таким образом, вопрос о демаркации советско-германской границы приобретал на переговорах политический характер и связывался со всей ситуацией в Восточной Европе, включая Прибалтику после ликвидации Польского государства. Можно предположить, что решение Берлина о визите Риббентропа в Москву было обусловлено прежде всего желанием обсудить с советским правительством общую ситуацию в Восточной Европе и в мире и перспективы германо-советских отношений.

Итак, 27 сентября в 18 час. самолет Риббентропа приземлился в Москве и с 22 час. этого дня до 3 час. ночи 28 сентября проходила его встреча со Сталиным и Молотовым в Кремле. По данным Архива МИД России, в Москве не существует протокола переговоров, и исследователи имеют дело с записью, которую вел советник германского посольства в Москве Хильгер, причем она была обнаружена не в архивах германского МИД, а в личном архиве посла Ф. Шуленбурга[214]. Согласно этой записи Риббентроп начал встречу с подробного изложения ситуации на Западном фронте. По мнению германской стороны, до настоящего времени ни англичане, ни французы военных действий не ведут. В то же время немецкий министр заверил советских руководителей, что германская «укрепленная линия представляет собой величайшее сооружение такого рода, которое когда-либо было построено. Эта укрепленная линия идет вдоль всей западной германской границы, включая границу с Бельгией и Голландией. Германия чувствует себя за этой линией в абсолютной безопасности»

[215].

Далее Риббентроп перешел к главным пунктам переговоров:

1. Дальнейшее формирование германо-советских отношений.

2. Вопрос окончательного начертания границы.

3. Проблема Прибалтики, которой, по всей видимости, в настоящее время занимается советское правительство[216].

По первому вопросу Риббентроп изложил общую позицию фюрера. Германское руководство поставило в центр общих интересов двух стран их отношение к Англии. В откровенной форме Риббентроп сказал о первоначальном желании Германии иметь дружественные отношения и договоренности с Англией, но после того как Англия отклонила немецкие намерения, фюрер принял решение сделать выбор в пользу Советского Союза, и это решение «является непоколебимым».