Капитализм кризисов и революций

В отношении производства их позиция может быть описана так: пусть упадет все, что должно упасть. Депрессии было позволено перейти в рецессию. Ставка делалась на преимущества, которыми объективно обладали старые индустриальные страны (в том числе положение финансовых центров). Допускалось и даже считалось необходимым удорожание кредита. «Учетная ставка Банка Англии взлетала с 5% до 17%, в США учетная ставка в 1980 г. поднялась до 13%, а процентная — до 20%»^[78]

. Все это поставило развивающиеся рынки в очень сложное положение. Не считаясь ни с внутренними, ни с внешними экономическими последствиями, неолибералы сумели добиться перезагрузки мировых экономических отношений. Высокие ставки по кредитам притягивали капиталы на Запад, тогда как правительства все большего числа стран искали компромисса с более развитыми богатыми державами центра. Они формулировали новые правила, вошедшие в историю под названием «Вашингтонского консенсуса». Слово «консенсус» здесь следовало понимать как подчинение.

Началась новая понижательная волна развития мирового капитализма. Вышла она, как и все прежние волны, из большого экономического кризиса. Этот кризис показал всю силу цикличности развития промышленного капитализма. Его не удалось остановить. Только когда работа кризиса — разрушительная и трансформирующая была выполнена, начался новый экономический подъем. Он происходил в условиях контрреволюции собственников. Они отодвигали менеджмент от власти, тогда как в 1950—1960-е гг. росло его численность и управленческое влияние. Капиталисты тогда отодвигались, что можно было трактовать и в духе движения общества к социалистическому идеалу. Этот процесс получил название революции менеджеров (managerial revolution) и нередко абсолютизировался, усиление позиций класса наемных управленцев воспринималось как нечто изменяющее логику производства и накопления капитала. Во многих случаях менеджеры руководствовались интересами фирмы больше, чем интересами акционеров. Их волновала не столько прибыль, сколько развитие дела. Развивалась философия миссии компаний, смысл их деятельности, помимо получения прибыли.

В кризисные 1970-е гг. все эти «игры в коммунизм» стали особенно раздражать акционеров. Собственники пошли в контратаку. На уровне фирм она выразилась в возврате к приоритету растущей рентабельности. Выводы зачастую были таковы: если дело не движется с коммерческой точки зрения, оно плохо поставлено; деятельность парализует дорогой или избыточный персонал — увольняем лишних и выносим производство в третий мир. Так норма прибыли смогла вновь увеличиться. На государственном уровне эта атака приняла форму продвижения неолиберальной политики.

Было бы ошибкой полагать, будто рабочий класс оказался лишь жертвой нового либерализма, был обманут, ограблен и лишен перспектив. Значительная его часть серьезно пострадала уже в конце 1970-х гг. и в начале 1980-х гг. Однако большинство увидело новые возможности в реконструкции капитализма, произошедшей под влияние большого кризиса. Дэвид Харви в книге «Краткая история неолиберализма» отмечает, что пролетариат поддержал неолибералов в странах с развитой индустрией и рынком, прежде всего в США и Великобритании. Приватизация социальных квартир сделала арендаторов собственниками. Рабочие места терялись в индустрии, но создавались в финансовом секторе, управлении, торговле и сфере услуг^[79]

. Причем особенно много вакансий дали обслуживающие большой бизнес новые кампании. Даже если старшие члены семьи пострадали от кризиса и политики властей, они верили в лучшие возможности для своих детей. Образование легче поднимало их наверх. Работа в офисе позволяла хорошо одеваться и демонстрировать это. Обедать можно было в кафе и ресторанах. Само потребление становилось более демонстративным. Общения с людьми было приятней немого обслуживания оборудования. Огромное значение имели карьерные возможности. В итоге масса людей, особенно молодого поколения, устремились к новым горизонтам, считая возможным реализовать себя в бизнесе, добиться высокого положения и достатка. В большой мере то были иллюзии, но то были иллюзии большого увлеченного потока людей. Их место в процессе производства заняли иностранные рабочие. Они взяли на себя грязную работу, тогда как белые коренные жители богатых стран искали лучших возможностей.

Но для того, чтобы экономический подъем в мире мог развернуться, страны центра должны были не только перезаключить соглашения с полупериферией и периферией, но и расширить эту область — включить новые рынки в свою систему. Неолиберализм усилил финансовый капитал, и он искал возможности выгодного приложения. Одновременно с этим в лагере «реального социализма» шли собственные процессы трансформации.