Капитализм кризисов и революций

Обеспечивая рост рентабельности корпораций, неолиберальная модель глобальной экономики была лишена системных перспектив. Чтобы развиваться дальше, мировому хозяйству требовались качественные перемены. Высокие прибыли корпораций, полученные в результате жестокой эксплуатации бесправных рабочих третьего мира, обеспечили удешевление капитала, что позволило в 2001 г. отсрочить системный кризис за счет беспрецедентного распространения потребительских и ипотечных кредитов. Однако этого ресурса оказалось достаточно для поддержания экономического роста в глобальной системе лишь до 2007 г. Грянувший в тот год в США ипотечный кризис стал предвестником нового мирового экономического кризиса. Он оказался не сопоставим со спадами 1980—1990 гг. и кризисом 1997—1998 гг., давшим всходы в США в виде рецессии 2001 г.

Не только правые мыслители, но и многие левые уверовали в 1982—2008 гг. в незыблемость неолиберального порядка. Глобализация была официально объявлена дорогой развития, которой нет альтернативы, а там более замены. Фантасты писали спекулятивные романы о том, как человечество деградирует в результате расцвета финансового либерализма. Одинаково приводили в ужас культ потребления, разраставшийся все более и казавшийся в странах с сократившимся производством и выросшими офисами чем-то мистическим, ибо товары словно бы появлялись неведомо откуда, и обеднение низших слоев общества, где приток иностранных рабочих вызывал растущее раздражение. Рабочий класс старых индустриальных стран распадался на этнические и культурные группы. В государствах периферии капитал в ответ на сопротивление рабочих мог вынести производство в другие места, и правительства соперничали в борьбе за его благосклонность. Демонической представала реальность неолиберализма в работе Майкла Хардта и Антонио Негри «Империя»^[82]. Расплывчатая, пронизывающая все и весь мир охватившая империя внушала ужас и морально разоружала своих противников. Печальной была картина, представленная в книге Наоми Кляйн «Доктрина шока»^[83]

. Неолиберализм шел вперед как титан разрушения, который, казалось, некому остановить.

Лишь Валлерстайнл, кажется, утверждал: либерализм обречен. Однако даже 2008 г. вызвал у него больше вопросов, чем принес ответов. Он писал: «О неолиберальной глобализации через десять лет будут писать как о циклическом отклонении в истории капиталистической мир-экономики. Вопрос не в том, закончена ли эта фаза, а в том, сможет ли это отклонение восстановить относительное равновесие в мир-системе, как это случалось в прошлом. Или нанесено уже слишком большое повреждение? И не грозит ли нам еще более жуткий хаос в мировой экономике и, следовательно, в мир-системе в целом?»^[84]. В 2014 году он отмечал: «Нет оснований ни для оптимизма, ни для пессимизма. Все остается в пределах возможного, но все остается неопределенным. Мы должны переосмыслить наши старые стратегии, мы должны переосмыслить наш старый анализ. Они были слишком отмечены господствующей идеологией капиталистического мира-экономики». Взгляд его в будущее не был уверенным: «Новая эпоха, в которую мы вступаем, может оказаться не менее обманчивой. Мы плывем в морях, еще не нанесенных на карту. Мы гораздо больше знаем об ошибках прошлого, чем об опасностях ближайшего будущего»

^[85].

Передовая западная мысль могла и далее не знать о картах кризиса и маршрутах выхода из него, составлявшихся вне ее видения. В Северной Америке и Западной Европе привыкли замечать в постсоветском мире лишь новую периферию, от ученых которой можно ожидать не более чем повторения общеизвестных положений или откровенных либеральных глупостей. Между тем разразившийся в 2008 г. экономический кризис был не только отражением проблем стран финансового центра (прежде всего США), но в случае России и Китая также кризисом неолиберального курса и реставрационной политики прежнего типа. Конец глобализации должен был привести к трансформации местной политики, что в теории могло произойти в результате народного движения, но могло случиться и сверху. Об этом автор писал в 2014 г. в статье «Сила капитала и слабость олигархии»^[86]

. Силу проявила и бюрократия.

Приверженцы неолиберализма верили в неизбежность продолжения глобализации. Какова бы ни была реальная практика, декларировалось как нечто единственно возможное следующее: всемирный процесс интеграции национальных хозяйств и политических структур при одновременном ослаблении государства. На деле же возрождение государства и только оно могло вывести страны из нового большого кризиса, неизбежного в силу логики развития капитализма. Иное дело, что в 2007 г. это мало кому казалось возможным. Сам кризис мало кому виделся вероятным. Это не мешало ему подготовлять, а после, вызвав великий шок, разразиться.

С этим эпоха глобализация завершилась.