Капитан

Через несколько секунд они уже были вдвоем в молельне Леоноры.

— Вы ведь не все успели рассказать господину маршалу? Я слушаю, — властным тоном проговорила хозяйка.

— Мадам, — начал Ришелье шипящим голосом, дрожащим от злобы, — как гениальный политик, вы должны согласиться, что замыслы великих людей рушатся порой из-за происков какого-то мелкого негодяя, тем более успешных, что низкое общественное положение позволяет ему остаться в тени.

Леонора вздрогнула, к груди ее прихлынула волна ненависти. Ее собственные планы уже два раза потерпели фиаско из-за какого-то безвестного человека. Капестан! Если бы священник мог избавить ее от проклятого Капестана!

— Мадам, — продолжал Ришелье, — арест герцога Ангулемского станет ошибкой, устранение его дочери превратится в преступление, если тот, о ком я говорю, будет разгуливать на свободе… У этого человека бесстрашное сердце, его имя — шевалье де Капестан!

— Капестан! — воскликнула Леонора Галигаи. — Стало быть, и вы, епископ, и вы тоже его ненавидите?

— Да, я ненавижу его! — резко произнес герцог Ришелье.

В этот миг два талантливых лицедея перестали наконец притворяться, не боясь показать друг другу свое истинное лицо: два хищника собирались дружно ринуться на одну и ту же добычу. Все было понятно без слов!

«Марион — моя», — торжествующе подумал Ришелье и добавил вслух:

— Лично мне он не сделал ничего дурного, мадам, мою ненависть питает исключительно забота о благе государства. Это ничтожество способно расстроить наши планы, тем более, что дочь герцога, Жизель, легко может попасть под его влияние.

— Жизель! — удивилась Леонора. — Каким образом?

— Она любит Капестана! — мрачно объявил Ришелье.

— Любит Капестана! Вы уверены в этом? — вскинула брови женщина.

— Да, любит, — все так же мрачно подтвердил епископ. — Он же, во всяком случае, притворяется, что отвечает ей взаимностью, хотя, насколько мне известно, его сердце отдано другой. — Ришелье подавил злобный вздох. — Но дочь герцога любит его всей душой. Мой человек подслушал в особняке герцога Ангулема разговор: Жизель открыто объявила отцу о своем чувстве.

«Священник ошибается, — подумала Леонора, — зато я становлюсь ясновидящей: Капестан любит Жизель! Они любят друг друга! О, моя месть!»

— Прежде всего, — продолжал епископ, — надо устранить это препятствие. Убейте Капестана, мадам!

— Я прикажу разыскать его, — обещала Леонора, — и как только его найдут…

— Никаких розысков не понадобится, мадам, его можно взять в любое время, — проговорил Ришелье. — Шевалье ютится на улице Вожирар в убогой гостинице; она называется «Генрих Великий».

Подняв глаза на Леонору, епископ увидел на ее лице выражение столь ужасное, что поспешил скрыть свою радость, отвесив низкий поклон. «Капестана можно считать мертвым. Марион — моя!» — ликовал Ришелье.

Леонора взяла епископа за руку и промолвила тихим голосом:

— Маршал пообещал вам должность духовника молодой королевы. Я тоже не хочу быть неблагодарной — и потому заверяю вас: к концу этого года, Ришелье, вы станете кардиналом!

Епископ склонился над рукой Леоноры, запечатлев на ней почтительный поцелуй, который скрепил их союз — союз двух честолюбий, готовых на любые преступные действия.

В тот же день около четырех часов пополудни после драматической любовной сцены, завершившейся объявлением войны герцогу Ришелье, маркиз де Сен-Мар покинул гостиницу «Три короля». В то же самое время из «Генриха Великого» вышел шевалье де Капестан и стремительно зашагал по улице. Он был очень бледен, даже быстрая ходьба не оживила его лица. Несмотря на обещание, данное Марион Делорм, спешил он вовсе не к ней…

Накануне, в тот вечер, когда шевалье, забрав последний пистоль, отправился по совету своего слуги в игорный дом, томимый голодом Коголен тихонько выскользнул из гостиницы на дорогу и, послюнив указательный палец, поднял его вверх, дабы определить, откуда дует ветер. В ту сторону оруженосец и направил свои стопы.

Коголен шатался по улицам и обшаривал взглядом харчевни, зорко следя за входившими туда счастливчиками. Пробило десять, заведения, где можно было поесть, закрывались, наступала ночь. Коголен начал уже отчаиваться, как вдруг в тусклом свете, падавшем из дверей какой-то лавчонки, углядел величественную фигуру, показавшуюся ему знакомой.

«Ей-Богу, — сказал он себе, — с этим индюком мы уже где-то пировали. Вот только где? В «Трех королях»! Точно! Хозяин ужинал тогда с маркизом де Сен-Маром…»

— Эй, господин… — закричал Коголен. — Дорогой мой, как тебя… господин Лампион… Подсвечник… нет, Фонарь… точно: Фонарь… Эй, господин Лантерн[13]!

Человек, которого окликнул слуга Капестана, действительно был лакеем Сен-Мара; он обернулся, и Коголен увидел жизнерадостное лицо, хорошо упитанное и цветущее. Коголен согнул в льстивом поклоне свою тощую спину и стал держать лукавую речь:

— Вечер добрый, господин де Лантерн! Вид у вас, как всегда, внушительный, точно у важного сеньора!

— Кажется, господин Коголен? Но почему вы называете меня де Лантерном? — удивился лакей.