Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень

— Шо тебе, Домаха? — спросил Данилыч стоявшую на бугре женщину.

Домаха, о которой я впоследствии узнал, что она вдова, мать шестерых детей, муж ее весной прошлого года простудился при постановке сетей, заболел воспалением легких и умер, подошла к Данилычу и стала жаловаться на соседа, который отхватил у нее чуть ли не целую сотку земли для сына, которому он построил домик у себя на участке.

Данилыч кивнул на меня и объяснил Домахе, что он «зараз» не может заняться ее делами, а как только вернется с моря, обязательно поможет ей. Домаху это не устраивало, и она принялась голосить. Данилыч пожал плечами и тихо, с расчетом, чтобы Домаха не услышала его, сказал:

— Ну шо делать?.. Для меня бабская слеза, шо кольцо в носу у быка — дерни, бык на колени станет… Поплачь баба — я готовый… Да и кто она? Сирота. А сосед ее — шофер, у порту работает, калымщик на миллион! Не пойти, так он ее обштопает. Извиняй, Лексаныч, пойду побачу, шо там… Зараз вернусь… — Он кликнул Домаху, она вытерла фартуком глаза, подтянула концы ситцевого платка, вздохнула и на ходу начала рассказывать о том, что ей сказали в сельраде и как искала Васю–милиционера…

Я не слышал, что ответил вдове Данилыч, видел лишь, как он энергично запрыгал на костылях; Домаха еле поспевала за ним.

Пока Данилыч занимался делами Домахи Зинченко, я переложил в моторке груз. После этого долго глядел на горизонт, за которым медленно скрывалась флотилия «Красного рыбака».

Данилыч вернулся радостный.

— Ну, Лексаныч, — сказал он, — камедь была на миллион! Сначала Домахин сосед ни в какую, а когда Васька–милиционер протокол стал писать, тот за лопату. В один секунд перенес ограду на старое место. А Васька не дурак: протокол в нагрудный карман, руку к козырьку, дескать, «здоровеньки булы», отошел шага на три, повернулся и говорит: «В другой раз права отберу». — Данилыч покачал головой, перевел дух. — Шо тебе сказать, Лексаныч, куркулей зараз в нашей стране нема? Нема! А нахалюги и калымщики, как стрепета, рыщут: нельзя ли скогтить кого? Война проклятая вдов наделала страсть сколько! Государство, общество дает помогу им. А все без мужика им не та жизня. Вот тут нахалюги и выпускают коготочки. Ну ничего, мы тоже с усами! Давай, Лексаныч, нажмем, а то солнце уже в темя бьет. Ну, раз–два — взяли!

Лодка легко соскользнула с песка на воду и закачалась, как уточка. Данилыч, держась за планшир, отдал мне костыли и привычно поднялся, подтянувшись на руках, в лодку. Не прошло и минуты, как мотор обрел силу и стал весело толкать нашу лодку вперед.

30

Наконец–то мы в море!

Люди, живущие на побережье, редко засиживаются на одном месте: любознательность выводит их иногда и на океанские просторы; известно, что моря не только разъединяют страны, но и соединяют их.

Есть в Слободке рыбаки, которым знакома, кроме своей азовской и черноморской, еще и балтийская волна. Другим братья родные — ветры Средиземного моря, Индийского и Атлантического океанов. Есть в Слободке «морячилы», которым пришлось хлебнуть студеной водицы далеких северных морей и испробовать на себе грозный нрав Тихого океана. Данилычу не довелось покидать пределы Азовского и Черного морей, однако он, как и все рыбаки, у которых есть своя «газета» и свои «университеты», так много знал о морях, что мне с ним не только не было скучно, но я уже не представлял свою работу в море без него.

Данилыч в лодке вовсе не чувствовал себя калекой: он забросил костыли, засучил штанину выше колена и передвигался на «трех точках». В море я понял, насколько плохо знал своих людей Скиба: Данилычу вполне можно было доверить сейнер. Он умел делать все, а шлюпкой управлял, как казак конем. Я не раз удивлялся, как Данилыч без особых усилий, красиво, с лихостью ставил шлюпку против волны.

Хотя я раньше и сиживал на веслах, но свободно владеть шлюпкой научил меня Данилыч — именно владеть, то есть в любую сторону поворачивать ее без особых усилий, ставить на волну, подгребать к берегу с таким расчетом, чтобы не опрокинуло волной. Ну, словом, только с Данилычем я ощутил себя хозяином шлюпки. К тому же после штормов, которые перемешали воду и море, установилась теплая и тихая погода. Данилыч говорил, что в августе было холодней. Это благоприятное обстоятельство позволяло нам от зари до зари вести так называемые полевые работы. Мы и в Слободку перестали ходить, ночевали, где ночь застанет. Чаще всего оставались на косе у маяка или в небольшой рыбачьей станичке между маяком и рыбозаводом.