Капитуляция Японии во Второй мировой войне. За кулисами тайного заговора

Все же, несомненно, он также попал под это влияние. Снова, как и во время после Первой мировой войны, ветры демократии подули в стране (как и предсказывал Того). Он, подобно первопроходцу, вел народ к принятию новой жизни. Он много разъезжал по стране, посещал шахты и заводы, школы и больницы, новые стройки. Он встречался с представителями прессы и простыми людьми, и, хотя вначале ему было мучительно трудно заниматься этим делом, скоро он привык к этому.

В этот же самый день Нового года, идя навстречу пожеланиям оккупационных властей, он издал императорский указ, который потряс сами основы Японии и упразднил один из первейших элементов конституционного устройства императорской Японии. Было во всеуслышание заявлено: «Мы стремимся всегда быть рядом с народом и всегда желаем делить с ним его горе и радости. Связи между нами и нашим народом издавна покоились на взаимном доверии и близости. Они не зависят ни от каких легенд и мифов. Они не основаны на ложном понятии, что император обладает божественной сущностью и что японская нация стоит выше всех других наций и ее судьба — править миром».

Таким образом, Хирохито отказался от своего божественного происхождения и отверг основополагающие принципы лозунга «Хакко Итиу». Он бесповоротно отказался от понятия исторической судьбы и теории расового превосходства.

Император наблюдал с огромным интересом за сообщениями прессы и следил за тем, какой отклик будет на его заявление. Он в полной мере понимал, что возможна отрицательная реакция. За рубежом почти повсюду его речь восприняли положительно; говорили о том, что она помогла рассеять недоверие к Японии. Появилась надежда, что японский народ вскоре избавится от прежних экспансионистких устремлений и унаследованных от прошлого ошибочных взглядов. Император остался доволен подобной реакцией и убедился в правильности своих действий. Такого же мнения была и оккупационная администрация.

Хирохито не стал публичным правителем в результате своих императорских «решений», принятых в 1945 году. Его натура противилась этому, Конституция Мэйдзи запрещала такое поведение императора, его советники были против этого, а режим оккупации делал это невозможным. В мае 1947 года была принята новая конституция Японии. Прежняя была отменена, и властные полномочия императора ограничены. Ключевое положение конституции было революционным.

В первой главе устанавливалось, что «император является символом государства и единства народа, он правит согласно воле народа, которому принадлежит суверенная власть».

В этом было одно из главных отличий от конституции Мэйдзи, в которой говорилось: «Император есть лицо священное и неприкосновенное». Новая конституция была провозглашена Хирохито официально. Он заявил: «Я рад, что фундамент новой Японии был заложен согласно воли японского народа, и исходя из этого я принимаю поправки к Императорской конституции Японии». Этим шагом Япония избавлялась от многих феодальных пережитков, содержавшихся в старой конституции. В полном смысле слова новый документ стал символом изменений в стране, освободившейся от феодального наследия.

Во дни исторических событий Хирохито действительно вел себя как Божественный император, хотя у него, как считали некоторые политики, это не всегда получалось. Именно потому, что он был одновременно и императором, и лицом божественным, Япония продолжает существовать.

Благодарности

Можно сказать, я приступил к написанию этой книги в 1945 году, находясь на армейской перевалочной базе в заливе Лингаен, в западной части острова Лусон, Филиппины. Я был солдатом в армии США и мог быть, подобно тысячам других американских пехотинцев, брошен в генеральное наступление на Японию осенью этого года. Вместо этого я прибыл в сожженную столицу приказавшей долго жить Японской империи зимой этого же года как один из ее «завоевателей».

Мне поручили издавать армейский журнал. У меня появилась возможность совершать поездки по всей Японии и наблюдать за провинциальной жизнью. Прежде мне довелось много путешествовать по Филиппинам, видеть развалины Манилы, Багио и других городов, пострадавших во время боев. Но масштаб разрушений в Японии и нищета ее несчастного народа особенно поразили меня. Все эти впечатления, врезавшиеся в память, породили многие вопросы. Один вид этих истощенных, с потухшим взором людей, копошившихся в пепле сгоревших домов, разбиравших руины зачастую примитивных фабрик, вскоре заставил померкнуть образы многолетней, внушавшей «ненависть к врагу» пропаганды. При виде жалких бесплатных столовых, людей, передвигавшихся на трехколесных велосипедах и работавших на древесном угле автомобилях, на разбитых поездах, сразу же возникал вопрос: каким образом они могли всерьез рассматривать возможность войны с США? И снова и снова вставал вопрос: «Почему они не вышли из войны до того, как достигли такого финала?»