Капкан для Александра Сергеевича Пушкина

Вернувшись в Петербург, он садится за роман «Дубровский» из времен Пугачева. Работая в архивах над материалами истории Петра и над романом «Дубровский», у Пушкина зарождается идея написать историю пугачевского бунта. Эта тема влекла его и потому еще, что требовала длительной поездки в степи, по следам Пугачева, – так хорошо отдохнуть от всего! Сжималось сердце при мысли оставить в этом водовороте молодую красавицу жену, но надо хватить хоть глоток свежего воздуха… И надо денег, денег, денег!.. Снова смена квартиры, снова новые расходы…

Композитор Алябьев написал романсы на стихи Пушкина «Сижу за решеткой в темнице сырой» и «Увы! Зачем она блистает», а Яковлев сочинил музыку на стихи «Зимний вечер». В Большом театре идут спектакли по его произведениям – «Кавказский пленник» и «Цыганы», но доход от них мизерный…

Глава 10. 1833 год

И снова зима, и снова новый, теперь уже 1833 год.

Пушкин продолжает работать над романом «Дубровский», участвует в заседаниях Российской академии. В Петербург приезжают его тригорские соседки – П. А. Осипова и ее дочь Анна. Пушкин наносит им визит и приглашает к себе в гости.

Как и прежде, многие вечера занимают балы и выезды. На балу у графини Фикельмон Пушкин встречается с царем, с которым обменивается информацией о работе над историей Петра и о привлечении к этой работе Погодина. Натали по-прежнему блещет. На балу у министра двора князя Волконского она в костюме Жрицы солнца была объявлена императором царицей бала.

Поэт начинает усиленно работать над материалами о восстании Пугачева. Он из архива получил более 2000 страниц пугачевских материалов, которые день за днем восстанавливали ход бунта. А всего весной 1833 года Пушкин прочел более 5000 тысяч архивных листов, исписанных с обеих сторон.

Острота проблемы денег не снижается, поэтому снова долг. Пушкин берет взаймы 6500 рублей у ростовщика Юрьева и выдает ему долговой вексель. К тому же заболела дочь Маша, любимица поэта, внешне заметно похожая на него и смуглым цветом кожи, и схожестью лица.

Родители Пушкина возвращаются из Москвы и поселяются рядом с ним, и теперь бывают в его доме почти каждый день. Их радует и умиляет внучка, которую они не видели 11 месяцев. Сергей Львович пишет дочери: «Хотел бы я, дорогая Олинька, чтобы ты ее увидела. Ты почувствуешь соблазн нарисовать ее портрет, ибо ничто, как она, не напоминает ангелов, писанных Рафаэлем!» Бабушка, в свою очередь, тоже дочери сообщает: «Маленькая очень мила, никого она так не любит, как своего деда, он от этого, разумеется, в восторге, я не ревную, ибо она и меня любит, когда его не видит».

Отсутствие денег вынуждает Пушкина писать письмо брату Натали, Дмитрию Николаевичу Гончарову, который вступил во владение имением после смерти деда, возвращаясь к вопросу о приданом, напомнив, что ни одно из обещаний родственников жены не выполнено.

Пушкины переезжают на дачу у Черной речки. Они взяли дачу Миллера. Как всегда красивую, с большим садом и дом в пятнадцать комнат. Поэт, любивший ходить пешком, каждый день, аккуратно посещая архивы, шагал с палкой по далекой дороге туда и обратно. И, утомившись от ходьбы и работы, с наслаждением купался в Неве, возвращая бодрость.

В начале июля у Пушкиных рождается второй ребенок, сын, которого назвали Александром. Пушкин об этом радостно сообщает родителям, которые уехали в Михайловское, и теще, которая по этому случаю прислала 1000 рублей.

В двадцатых числах июля поэт обращается к Бенкендорфу с просьбой об отпуске на 2–3 месяца для поездки в свое нижегородское имение, а также в Казань и Оренбург, и позволить ему ознакомиться с архивами этих двух губерний. Император разрешает отпуск на четыре месяца.

В середине августа, переправив семью с дачи в город и оставив ее на попечение тетушки Е. И. Загряжской, он отправился в свое длительное путешествие.

Раскатисто завертелись колеса коляски, в унылой тоске запели колокольчики.

По пути он решил заехать в Павловское, имение Вульфов, где пробыл целый день. Из Павловска он пишет жене: «…Ты не угадаешь, мой ангел, откуда я тебе пишу, из Павловска… Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете – а душу твою люблю и еще более твоего лица…»