Капризы неба

— За окном ты точно не найдёшь вдохновения, — сказал Леонид ещё более серым и монотонным голосом, чем вид осеннего пейзажа. — Да и вообще, искать вдохновение за пределами страниц книги, над которой работаешь, — первый признак лентяйства.

— Я не ищу вдохновения, — ответил Глен, — но моим глазам необходимо хоть иногда смотреть на что-то кроме букв. Твоим, впрочем, тоже.

Леонид резким движением открыл нижний ящик своего стола и выхватил оттуда несколько тонких журналов с яркими обложками. На них красовались полураздетые девушки.

— Могу поделиться, — засмеялся он. — Стащил сегодня у Валентина, идейщика группы ВАНО. Неплохая альтернатива буквам, не считаешь?

— Ты думаешь, девушки из глянцевой бумаги и краски меня привлекут больше натуральных? — Глен вернулся в кресло и, подумавши, добавил. — Если, конечно, к ним нельзя интегрироваться.

— Увы! — Леонид как-то мечтательно посмотрел на сочную брюнетку, перетянутую тёмно-красными полосками нижнего белья. — В нашей компетенции лишь буквенные образы. Картинки и фотографии не наша сфера.

— А чья? — Глен навострился как сторожевой пёс.

— Параллельной организации. Она именуется «Обществом Мыслителей».

— И ты о ней знаешь? Когда я спрашивал тебя о подобных организациях, ты ввинчивал мне в уши свои стандартные «я не знаю» и «давай не будем об этом».

— Я знаком с ней лишь потому, что как-то стажировался там.

— Ещё и стажировался?

— Почти все Мыслители — художники, в редких случаях фотографы. В юности я увлекался фотографией, когда же меня завербовали «Боги иллюзий», они решили проверить мои способности на практике. Но честно признаюсь, мой уровень не дотягивал, к тому же у фотографов иные задачи, они не творят миры, а работают с реальностью, находя в её слоях нечто уникальное и завораживающее. Такая деятельность оказалась мне не по плечу, поэтому меня вернули сюда, и я сосредоточился исключительно на литературе. — Леонид саркастически посмотрел на Глена. — Здесь я вынужден угостить тебя любимым блюдом — давай не будем об этом. Не здесь.

Глен всем видом показал, что его ничуть не удивил такой поворот беседы.

— Конечно, Лео. Поэтому ты и торчишь здесь вечно, дабы не нарваться на мои расспросы. Я прав?

— Кажется, в последнее время засиживаться в офисе стал ты. И что-то мне подсказывает, дело не в нахлынувшем вдохновении.

Хорошо, Лео, один-один. Глен тут же нашёл повод наведаться к заместителю главного редактора. Обычно он искал поводы этого не делать, но в этот раз ему жизненно необходимо было поговорить с шефом о некоторых деталях «Записок сюрреалиста» — романа в рамках проекта «ВТ01», над которым Глен работал уже второй месяц.

Внедрение Палмера в финальную главу «Капризов неба» он откладывал до конца недели — каждый вечер Леонид оставался в офисе и порой откровенно валял дурака, лишь бы не уходить. Часами изображать писателя на гребне творческой волны Глен не мог, поэтому всегда уезжал первым. В конце концов, ему надоело, и в ход пошла хитрость.

Вечер субботы хуже всего подходил для этой цели. Но затянутые ожидания стягивали Глена как застёгнутый на последнее отверстие ремень после плотного ужина. Ровно в 18:00 он попрощался с Леонидом, сел в машину и поехал домой. Там он приготовил себе рыбу с овощами, перекусил и в 20:15 вернулся в издательство. Свет в ихкабинете не горел, что ещё не говорило об отсутствии Леонида. Он вполне мог предаваться амурным утехам с Вероникой на каком-нибудь острове, попивать Бейлис и наслаждаться естественностью ощущений. Переступая порог издательства, Глен шёл ва-банк. Конечно, он прихватил с собой какую-то нелепую причину возвращения, раскопанную на задворках здравого смысла. Но такие причины работали только с охраной, дальше будки дежурного Глен мог их не нести с собой. Он всё же надеялся, что Леонид не караулил его с выключенным светом или не поджидал у принтера во второй типографии.

Беглый осмотр кабинета подарил надеждам право надеть на себя мантию реальных оснований — стол напарника резал глаза Глена педантичным порядком. Это у Глена стол выглядел всегда одинаково. Лишь по боковинам можно было бы определить его манговый цвет, так как он целиком был погребён под бумажным настилом. Другое дело, Леонид. За день у него могли скопиться груды книг и черновиков (он ещё не оставлял надежд научиться писать так же хорошо, как Глен), но к вечеру перед уходом наводил порядок.