Карамель

У нас был с ним договор: если он угощает меня выпивкой — я не рассказываю матери об этом. Теперь подумает, что я сдала его… мало налил, папочка.

— Мы стоим на одном месте, — продолжает мать. — Жалкие пьяницы! Никакого развития!

Откровенно говоря, я не понимала причину этих истерик, ведь сейчас мы все жили в свое удовольствие. Мы — люди с поверхности.

— Из-за вас все эти недостойные поднимают бунты и пытаются вырваться из своих горелых нор! Твое отношение погубит нас!

Я слышу звон, и представляю, как бутылка с виски летит на пол и вдребезги разбивается, алкоголь льется по полу и между щелей половиц, обрызгивает каплями отцовские книги, и тогда вспыхивает он.

— Миринда, ужин! — кидаю я и выхожу из дома, не позволив женщине приблизиться ко мне и открыть дверь.

И это ей тоже еще вернется.

Мраморная дорожка ведет меня к посадочному месту для автомобилей; вижу, как из прозрачного гаража выглядывают два носа машин — отца и матери.

Выйти с улицы Голдман можно либо на воздушном транспорте, либо по уже давно заросшей тропинке с обратной стороны дома. Сухая зелень с трудом пробивается из-под камней — раньше весь наш участок был застелен газоном, но, когда содержание его начало отнимать много времени и средств для обеспечения сего мероприятия, отец посодействовал решению о том, чтобы все обложили камнями и мраморными плитами.

Подхожу к посадочному месту — носки соскальзывают, и я гляжу вниз. Из-под моей ноги вылетает маленький камень — он парит вниз, и я хочу ощутить этот полет вместе с ним. Почему я смотрю туда? — не положено: по уровню, по статусу, по принадлежности к людям с поверхности. Мой взор должен быть обращен впереди себя или на небо, к которому мы так приближены.

Я осматриваю здания вокруг нас, мысленно путаюсь в паутине мостов и за решеткой из многочисленных высоток поодаль. Я рада, что мы живем в Северном районе на замыкающей улице — никто из соседей не смел наблюдать за нами так же, как я сейчас наблюдала за чужаками в других домах просто потому, что они находились ниже. Весь Северный район построен на вышках небоскребов.

— Карамелька! — слышу я вопль со стороны сада. — Карамелька! Карамелька!

Карамелька. Я ощущаю вмиг подступившую рвоту и оборачиваюсь. Ко мне навстречу бежит мальчишка — он пересекает каменную дорожку и вот-вот ступит на мраморные плиты: ко мне.

Карамелька.

— Кара! — голос матери разрывает тонкую нить между мной и мальчиком.

Он растворяется в воздухе, как будто никогда не навещал наш сад, а я в припадке дергаюсь, смотря на крыльцо нашего дома.

— Надеюсь, ты не собираешься покончить с собой? — кривится мать, выглядывая из дверей. — Тебе еще интервью давать на следующей неделе.

В саду всплывает новый силуэт — выше того мальчишки. Признаться, я теряюсь — оглядываюсь между ними и хмурюсь; глотаю слюни с горьким привкусом алкоголя и собственной ущемленностью в данной ситуации. Принимаю боевую позу — готовая отбить любой из предначертанных мне ударов.

— Почему ты приходишь из школы позже меня? — нагло кидаю я, обращаясь к меньшему силуэту.

Ему двенадцать, он — она и уроков у нас всегда одинаковое количество. Я хочу увечить ее за проступком и сдать матери.

— А почему я посещаю факультативы, а ты их прогуливаешь? — не менее нагло отзывается девчонка.

Между деревьями-коротышками выныривает светловолосая голова, затем появляется все тело и передо мной предстает младшая сестра. Иногда я желала, чтобы она пропала. Ее характер был напрямую списан с материнского, и внешность их была идентична — я удивлялась тому, как они еще друг друга не сгрызли. Ничего… я убеждена, что маленький богомол подрастет и точно устроит борьбу за территорию со старцем — они перекусят друг другу глотки.

— О чем сегодня с Ромео в холле шептались? — сестра хитро улыбается мне, и маленькие каблучки ее туфель соприкасаются с мраморной плитой, издавая соответствующий звук.

— Надо же! — наигранно восторгаюсь я. — Ты смогла дотянуться до кнопки лифта?

Для своего возраста сестра была очень высокой; тогда как ее однокашники с трудом доставали до ячейки в раздевалке и даже до кнопки лифта, из-за чего между этажами на уроки ездили с кем-либо из старших. Она передвигалась по школе сама и частенько комплексовала из-за этого — скрыто.

— Готовились к побегу влюбленных? — она разрывается от хохота.

— Золото, хватит довольствоваться унижениями сестры, — отвечает ей мать и раскрывает свои удушливые объятия для любимой дочери.

Золото… Ничего хуже придумать они уже не могли. В фамилии Голдман итак присутствовала часть от «золото», а в нас самих текла кровь людей — выходцев из Америки на территорию России; но родители решили изощрятся на всю доступную и одну дочь обозвали Карамелью, а другую Золотом.

— Где здесь унижения, если она сама показывает свое бескультурье, упоминая это странное слово «любовь»? — спокойно проговариваю я.

— Знаешь, Кара, я хотела предложить тебе заказать транспорт, но, наверное, ты хочешь прогуляться по мосту, — обрывает меня мать, бросает как копье острый быстрый взгляд и отворачивается.

Они с Золото заходят в дом, и я опять остаюсь одна.