Карамель

Мы идем в сторону моих отделов, которые достались мне в наследство от деда несколько лет назад. Он был единственным стоящим и достойным носить фамилию Голдман человеком среди всей сомнительной семейки — я уважала его. Мне не нравилось, что от него постоянно пахло рыбьим жиром и машинным маслом, но, в целом, человеком он был неплохим. Я, как и все члены семьи Голдман, ждала смерти деда, чтобы получить в наследство компании; отцу досталась автомобильная фабрика, моему дяде — папиному брату — рыбная фабрика, на меня дед оформил несколько отделов на Золотом Кольце, а матери перепала кулинарная книга от его первой жены. Вся ирония заключалась в том, что моя мать терпеть не могла готовить, а свою первую жену дед ненавидел так сильно, что упрятал в психиатрическую лечебницу — конечно же, как только она переписала на него обувную фабрику. Тот конфликт долго не могли уладить, но все свели к антирекламе, вышедшей боком.

Мы заходим в первый отдел, и Ирис шагает к зеркалам. Я распорядилась, чтобы манекены стояли при входе, а примерочные словно Золотое Кольцо оплетали все помещение.

— Новая коллекция завтра, — говорю я и смотрю на пустые вешалки при входе.

По левой стороне зеркала высвечиваются различные модели, задача Ирис пальцем попасть в то, что ей понравится. Она примеряет и примеряет: вместо ее школьной одежды в зеркальном отражении появляются те вещи, которые она выбирает — наконец выплывает нечто стоящее. Ирис разглядывает на себе красное платье с коротким рукавом и юбкой средней длины; ей всегда шли кровавые оттенки.

— А это не новая коллекция, Карамель? — подмечает она, на что я пожимаю плечами.

Несколько вечеров неделей ранее были потрачены на создание моделей, которые отправились на фабрику в Восточном районе, где с некоторой корректировкой схем оказались воплощены на струящихся тканях, и дальше путь их был устремлен в отделы Золотого Кольца.

— Двести золотых карт? — спрашивает Ирис, посмотрев на ценник. — Ты щедра, как никогда, Карамель.

— Должно быть, забыла ноль дописать, — посмеиваюсь я. — Потрогай ткань, Ирис. Чистый бархат. Где ты сейчас такое найдешь?

— По старой дружбе ты отдашь его мне за двести, — Ирис нажимает на кнопку «купить», и я ничего не успеваю сделать и сказать; проклинаю компьютер, который не доставил лишний ноль, хотя тот действительно имелся при оформлении.

Отражение Ирис подсвечивается, касса при входе звенит — на ней появляется полное имя моей подруги и номер ее карты; зеркала сами считывают лица и ищут по базе данных людей, решивших приобрести себе вещи в том или ином отделе. За зеркалами находится зал-склад с сотнями вешалок и коробок, в которых хранится товар.

— Здесь закончим, — улыбается Ирис и поворачивается на меня. — Попрошу у тебя, Карамель, доставку на дом, а пока пойдем дальше.

Девушка огибает меня и раскрывает перед собой двери, выходя на улицу — сотни сверкающих неоновых вывесок и ламп Золотого Кольца освещают ее стройный силуэт, змеиный хвост толкает ее бедра из стороны в сторону, раздвоенный язык опять шипит про излюбленные отделы дорогой подруги. Дорогая подруга она — обходилась она мне действительно дорого.

Мы продолжаем нашу прогулку: Ирис с восхищением набирает вещи, обвивает свой змеиный стан тканями и рукоплещет тому, что удостоилась родиться в Новом Мире, она упивается и восхищается этим, она изводится красоте и обвешивает свои руки многочисленными пакетами, но я не принимаю участие в этом вещевой фетише и в выборе одежды вообще. Когда мы заканчиваем досконально изучать весь этаж, Ирис выходит из последнего отдела и говорит:

— Думаю, на сегодня мы закончили.

Змеиный язык ударяется о белые зубы, а я смеюсь над ней, роняя:

— Ты — думаешь?

— С тобой так приятно дружить, Карамель, — кидает Ирис и обгоняет меня — идет впереди и ловит свет от мелькающих около посадочных мест фар автомобилей.

— А с тобой нет, — успеваю процедить сквозь зубы я, но подруга не слышит меня.

Или делает вид, что не слышит.

— Скоро новости, — замечает Ирис, глядя в сторону здания управляющих и огромных часов, парящих над ним.

Время около шести, и нам бы стоило до семи уже разъехаться по домам.

Экран на здании управляющих переливается различными цветами; он так ярок на фоне постепенно темнеющего неба.

Я шагаю по мраморным плитам, каблуки ударяют и шаг за шагом, стук за стуком повторяют сердцебиение моего тела, я чувствую холодную волну, пробежавшую по спине и пересчитавшую мои позвонки: словно острые и холодные пальцы вдавили каждый и пустили пот по шее.

— Мы ваши Создатели!

Вторит голос, и я вижу перед собой воду. Не понимаю, что происходит… Я тону?

— Мы будущее этого мира!

Глубоко вдыхаю — пара секунд — и замираю — пара секунд.

— И если вы живете…

Вода наполняет легкие как сосуд, но чья-то дрогнувшая рука не останавливается, и жидкость льется через край, ощипывает меня и давит.

— … дышите нашим воздухом…

Барахтаюсь и пытаюсь всплыть, вскидываю руками кверху, но не могу более двигаться.

— … едите нашу пищу…

Я хочу закричать.

— … смотрите на наше небо…

Кричу!

— … знайте! без нас не было бы и вас.