Карамель

На протяжении всего дня я слоняюсь по резиденции, с каждым новым разговором с Б-Нель чувствую, что она становится мне ближе — ее задорные речи заставляют меня позабыть обо всем плохом, и к вечеру мы сидим на одном шезлонге за разговорами. Она показывает мне свою комнату, объясняет несколько хитрых приемов, благодаря которым подключается к технике Нового Мира и прослеживает все, что видно с камер видеонаблюдения.

Я прошу показать мне улицу Голдман, но девушка долго отказывается: пытаюсь юлить, вертеться, говорить, и понимаю причину того, понимаю причину первоначального отказа: то, что я вижу — убивает меня. Убивает изнутри, разжигая страшный костер ярости и обиды. Мать копошится в саду, и я наблюдаю за тем, как она отдергивает ненужные сухие листки с растений. К ней подбирается Миринда с подносом, предлагает напиток, но мать машет в ответ кулаком и прогоняет — служанка убегает.

Б-Нель видит мою растерянность и переключает камеру, та вмиг переносит нас на вид со здания управляющих прямо в окно отцовского кабинета. Кадр из новостей, где я стою с бокалом в руках, скорее всего, был сделан именно на эту камеру — могла ли Б-Нель перехватить сигнал и не пускать по новостям лживые статьи? Отец стоит с бутылкой в руках и пьет из горла.

— Не надо, — прошу я и отворачиваюсь от экрана компьютера Б-Нель.

Она выключает его и гасит всю систему, объясняя действия тем, что долго в сети находиться нельзя — заметят. Мне глупо и обидно настолько, что от досады сводит скулы.

— А что пишут в новостях? — без энтузиазма роняю я, будучи даже неуверенной в том, что хочу это знать; банальное любопытство берет вверх и торжественное возносит руки над разумом.

Б-Нель ищет недавние распечатки и открывает их, нам предстают десятки глупых заголовок и бессмысленных статей.

«Семья скорбит», «Потеря старшей дочери семьи Голдман», «Пропавшая навсегда?», «Убита безумцами из Острога — тайна и разоблачение», «Похищение в Южном районе — разлом», «Южный район отделяют от Нового Мира за причастность к действиям Острога», «Комендантский час перенесен: теперь раньше!», «Невеста в белом платье и беженцы», «Карамель Голдман — беженка или сумасшедшая? Расследование!»

— Абсурд! — восклицаю я. — Что за ерунду вещают в новостях? Убита безумцами из Острога? Кто это придумал? И это правда про Южный район?

— Нужно узнать, — отвечает Б-Нель, — Наши хотели завтра подниматься в центр, но без Южного района попасть туда нельзя.

— Значит, нам будет сложнее, да?

— Думаю, Южный район отгородят новыми стенами, — предполагает девушка. — Такое однажды уже случалось, — оговаривается она, и я задумываюсь о ее возрасте, потому что на моей памяти подобного не происходило. — Через такие стены не смогут передвигаться даже машины по воздуху, а, значит, будет действительно сложно. Мы должны начать действовать, — Б-Нель поднимает руку и, мягко коснувшись меня запястьем, прижимает указательный палец к моему плечу. — У нас есть ты. Ты — наше оружие.

Она посмеивается, но я не принимаю сказанное ею за шутку. Говорю, что устала и направляюсь в свою комнату.

В шкафу лежат несколько чистых полотенец, одеяло и подушка. Все само напрашивается на то, чтобы я расправила диван; маюсь с механизмом, но наконец вызволяю свое двуспальное место, после чего устраиваю баталии с постельным бельем.

— Можно? — раздается бархатистый голос Б-Нель — она появляется в дверном проеме, и я отвечаю ей согласием, говорю, что готовлюсь ко сну. — Я принесла тебе пижаму и несколько своих вещей, чтобы ты не ходила в этом.

Взгляд ее приземляется на мое рваное платье, подол юбки которого мы отрезали по колени, а спину скололи булавками. Благодарю девушку, закрываю за собой дверь и переодеваюсь в пижаму — ложусь спать.

За целый день в резиденции я никого иного не встречала; будто весь дом принадлежал нам с Б-Нель: мы ходили, где сами того желали ступать, мы делали, что самим грезилось сделать, мы говорили, что заблагорассудится молвить — ни единого ограничения не имелось, словно правил не существовало вовсе.

К вечеру пришлось вернуться в дом — по той причине, что на улице начало холодать; впервые я не слышала сирену комендантского часа: его здесь попросту не было.

Я смыкаю глаза, но чей-то ропот не позволяет долго держать их закрытыми.

— Карамель? — Слышится от двери.

Серафим решается проведать меня, но я слишком расстроена — вспоминаю мать в саду, пьющего отца. А где же Золото? — как ей тяжело в гимназии! Сдерживаю свою досаду, чтобы не начать царапать подушку, лежу и бездумно пялюсь в стену. Дверь закрывается — Серафим уходит, решив, что я сплю.

Мне кажется, что я тону…