Каратель (ЛП)

— Чушь собачья. Кто бы тебе это ни сказал, он лжец. Я не только успел тебя пощупать, но ещё дверь в соседнем номере хлопнула так сильно, что кровать зашаталась, и пять минут назад по коридору пронеслось штук двадцать шумных детей. Легче было бы разбудить впавшего в кому пациента.

Она что-то неразборчиво проворчала.

— Который час?

— Почти десять, — сказал я, приподнимаясь за своим телефоном, который был для меня чем-то непривычным. У меня никогда не было мобильника, который требовалось бы проверять. Всегда был пейджер. Но я оставил его дома, решив, что заслужил отдыха от всего этого. А ещё я знал, что не будет безопасного способа что-то проверить, как в Нейвсинк Бэнк.

— А завтрак заканчивается в одиннадцать, — сказала она, практически сбрасываясь с кровати, чтобы с неё соскочить. — Нужно торопиться, — объявила она, хватая свою сумку и исчезая в ванной.

Я улыбнулся, глядя на её удаляющееся тело, думая о том, что женщина, которую так захватывает завтрак, может меня заинтересовать.

Я потянулся, нашёл свою байку и натянул её, после чего обулся. Я был достаточно разумен, чтобы понять, что как только мы выйдем на жару, байку носить будет невозможно, но собирался избегать любопытных взглядов как можно дольше.

— Хорошо, ванная вся твоя, — объявила она, выбегая обратно, завязывая волосы в небрежный узел на макушке. На ней не было ни грамма макияжа, но она всё равно была ужасно прекрасна. — Давай, иди чисти зубы. Мне внезапно захотелось блинчиков, — сказала она, вызывая у меня большую улыбку.

— Блинчики должны были быть в полночь, но ты хотя бы пытаешься приспособиться к американской культуре, — ответил я, проходя мимо неё, чтобы выполнить свой быстрый утренний ритуал.

Мы позавтракали, поговорили о еде (которая ей понравилась, хоть она и сказала, что еда вроде блинчиков — это лакомство).

— Готов поспорить, куколка, с этих пор ты будешь есть блинчики как минимум два раза в неделю.

— Вряд ли, — она закатила глаза, очищая тарелку. — Ты готов? — спросила она, вставая.

— Нервничаешь, — отметил я, следуя за ней в сторону холла.

— Я не…

— Ты нервничаешь, — я перебил её, касаясь её бедра, когда мы прижались друг к другу, чтобы пролезть через дверь. — Это нормально, — заверил я её, пока мы садились в машину. Я наконец-то отказался от байки и стянул её. — Несколько дней назад ты даже не знала, что есть вопросы, на которые нужны ответы.

— Я просто… хочу покончить с этой частью, — сказала она, и я чувствовал ощутимое напряжение в ней всю поездку до церкви, которая представляла собой удивительно большое сооружение со старой отделкой, изогнутыми окнами из витражных стёкол и огромными деревянными дверьми. Слева, окружённое свежеокрашенным частоколом, находилось маленькое, древнее на вид кладбище с разваливающимися надгробиями, слова на которых давно смыло время.

— Идём, — сказал я, потянувшись к своей двери, зная, что если сидеть и пытаться «подготовиться», её жизнь только усложнится. — Давай надеяться на старых монашек и священников, или как там они ещё называются.

Религия, в целом, была выше моего понимания.

В мире было слишком много зла, чтобы было некое высшее любящее существо, предположительно присматривающее за нами.

В детстве я слишком много времени плакал и кричал, умоляя какую-нибудь высшую силу вмешаться.

Но ничего не пришло.

Так что мне пришлось выпутываться самому.

Вся вера, какая у меня была, в тот день умерла.

Первый раз, когда я забрал жизнь.

— Что? Боишься загореться? — поддразнила она, заставляя меня понять, что опередила меня на несколько шагов, пока я смотрел на крест на крыше.

— Делаю «божью» работу, избавляюсь от ублюдков. Думаю, изображения ангелов затянут песню, когда я туда войду, — сострил я, пытаясь прикрыть своё мрачное настроение.

— Я могу вам помочь? — поприветствовал нас голос, когда мы прошли половину пути к алтарю.

— Здравствуйте, я Эван. Это Люк. У нас на самом деле есть вопрос об иммигрантке, которая могла здесь быть, — на этом она сделала паузу, оглядываясь на меня, ожидая, когда я протяну ей газетную статью, которая была у меня с собой. — Боюсь, это было давно, — объяснила она, протягивая вырезку молодому мужчине.

— Ах да, это было до меня, — объяснил он, без необходимости, ведь я был довольно уверен, что он ещё даже не достиг возраста, чтобы можно было законно пить. — Давайте я позову Сестру Марию. Она здесь дольше, чем я на этом свете. Она может вспомнить.

Он вернул нам статью и ушёл за двери сбоку от алтаря, на несколько долгих минут оставляя нас в практически некомфортном одиночестве.

Поэтому мы оба подскочили, когда раздался женский голос.

— Габриэла? — ахнула она, тут же перекрестившись с огромными глазами.

Оказывается, мои знания о монашках немного устарели, потому что я ожидал длинные чёрные робы и штуку в виде коробки на голове. Но эта монахиня была одета в длинную синюю юбку и синюю жилетку поверх белой рубашки с длинным рукавом. На её шее висел крест, и большую часть волос закрывала синяя вуаль, показывая только маленькое количество седины у линии роста волос.