Карельская тропка

Следом за боровиком наступал черед буйному грибу-подосиновику, яркому красноголовику. Любил я эти веселые грибы, видные издалека среди редких осин, радовался им, как малое дитя нарядной игрушке, но брал редко. Рос этот гриб по летнему времени быстро и так же быстро портился, червивел. Возьмешь такой красноголовик, посмотришь — вроде хорош, а придешь домой и становится тебе горько: загнил, зачервивел летний подосиновик прямо в корзинке… Поэтому и заглядывал я редко в осиновый лес по теплой поре, не тянуло к гнилому грибу даже тогда, когда первый срок подберезовика и белого гриба проходил.

Красный гриб еще торчал по осинникам, но чаще шел я тогда к соснам на поляне, где среди старой опавшей хвои, перепутанной прошлогодней и лотошной травой, силились показаться солнцу светло-коричневые шляпки грибов-маслят.

Первая буйная грибная пора отходила, а ты все еще по привычке шел в лес и искал, искал по знакомым местам и подберезовики, и белые грибы, и маслята. Но гриб уже уставал, прятался и ждал новых дождей.

Новые дожди приходили лишь в сентябре, приходили другой раз с холодом, и в это холодное время все-таки снова показывались и подберезовики, и белые, и все остальные летние грибы. И опять уходил ты в сырое, туманное утро, снова радовался каждой встрече и приносил домой полную корзинку грибов.

За лето и грибную осень корзинка успевала потемнеть изнутри, состариться, и ты вечером после леса колдовал над этой, уже повидавшей лес корзинкой, разбирая грибы — гриб к грибу, раскладывая грибы по кучкам какие куда — какие сушить, варить, жарить, мариновать. Но почему-то никогда за этим, казалось бы самым кухонным, занятием не виделось и не слышалось мне ничего утробного. Наоборот, отбирая будто по привычке грибы для ужина, для завтрака и про запас, я снова и снова переживал сегодняшние лесные тропы, а снимая со шляпки боровика или масленка прилипший березовый листик либо сухую сосновую иглу, еще и еще раз видел ту самую лесную полянку, на которой был утром…

Летний гриб в осеннюю пору держался в лесу недолго, быстро проходил. Иногда ночной морозец разом сгонял все грибы с опушек и лесных полян, и только по берегам лесных озер да ручьев, куда мороз сразу не добирался, стояли среди шумной седой травы рыжие грибы волнушки.

Не знаю почему, но почти по всему Европейскому Северу нашей страны волнушки называют рыжиками. Есть рыжики и здесь, их собирают немного, также мочат и, не отваривая, солят, но все равно волнушки — это рыжики, и не собрать рыжиков-волнушек на зиму никак нельзя, ибо без этого соленого гриба нет по зиме северного стола.

Если все летние грибы неприхотливы, непривередливы и растут почти повсюду, был бы над ними лес, то волнушки считаются грибом пугливым и разборчивым и растут не везде, местами, ходить за ними приходится порой далеко, но там, на своих местах, волнушек бывает так много, что от их лохматых с рыжиной шляпок рябит в глазах.

Росли волнушки в наших местах среди берез по берегам лесных озер и ручьев и были грибом чистым и здоровым. Собирать их было весело, как хороший урожай на огороде. Но тащить из леса две большие корзины, полные тяжелого осеннего гриба, было не так легко, как корзиночку с маслятами или боровиками, а потому собирать волнушки сразу и много я не любил, боясь превратить свою любимую охоту в тяжелую, а оттого поспешную работу.

За волнушками я ходил каждый день, приносил только по корзиночке небольших, самых крепких грибов, не торопился сразу засолить целую бочку и обычно никогда не успевал собрать волнушек на полную зиму.

Ночной морозец опережал меня, добирался все-таки и к берегам лесных озер и останавливал, сгонял холодом и рыжики-волнушки. Грибные тропки подходили к концу, подходили чуть грустно, как всякая добрая дорога при расставании. Я прощался с грибным летом и грибной осенью, убирал свою корзинку или отдавал ее домашним под иные нужды и начинал готовиться к другой охоте, к охоте с ружьем и лайкой.

Но до ружейной охоты еще оставалось время, и я иногда просто навещал лес, заглядывал по крепкой от мороза тропе в старые грибные места и нет-нет да и находил по этим памятным местам схваченные морозом маслята и свинухи. Маслята дома оттаивали и расползались, а вот свинухи оказывались крепкими и вполне годными.

Корзинку в такие поздние дороги я никогда не брал, за плечами был лишь маленький рюкзачок, и в этот рюкзачок на еловые лапки я осторожно укладывал твердые и хрупкие, как стекло, мороженые грибы.

Летом и осенью свинухами у нас почему-то брезговали, но сейчас, по первому морозу, было необыкновенно приятно перебрать оттаявшие грибы, почистить, а потом затопить печку, погреться у печного огня самому и почувствовать в тепле дома оживший запах гриба — запах леса, опавшего листа и последней осенней травы…

С этими морожеными грибами и оканчивалась совсем моя грибная пора, оканчивалась до следующего лета, до первых грибных дождей, до первых нетерпеливых грибов подберезовиков, для которых еще с начала лета припасу я новую корзинку, плетенную из легких сосновых драночек…

ШАЛЫЙ МЕДВЕДЬ