Но никакое признание уже не могло помочь Марксу. Он и Женни снова упаковали чемоданы и уехали из города прежде, чем их выдворили через границу насильно. Женни уложила вещи — и единственную оставшуюся у них ценную вещь, серебряное блюдо, — в чужие, взятые взаймы сундуки. 300 книг из библиотеки Маркса доверили Рональду Дэниэлсу, врачу, который помогал им искать квартиру в Кельне; часть мебели и мелких вещей удалось продать, чтобы собрать денег на переезд. Между тем Маркс сворачивал все дела, связанные с газетой. Ему принадлежало все оборудование, и он продал его, чтобы заплатить долги акционерам, а также работникам типографии и сотрудникам. Оставшиеся материалы и оборудование были переданы другой кельнской демократической газете, «Нойе Цайтунг Кёльнише», которая вышла с черной окантовкой в знак траура по закрытой газете-сестре {55}. Большинство сотрудников редакции быстро разъехались. Энгельс говорил, что на них уже заведено 23 реальных дела, так что уезжать следовало, пока еще была такая возможность {56}. Как только последний номер разошелся по рукам читателей, Маркс, Женни, Ленхен, трое детей и Энгельс бежали из Кельна на барже по реке Рейн — сначала в Бинген, а затем во Франкфурт {57}. Там Женни ненадолго остановилась, чтобы заложить свое серебро, или, как она выразилась, «чтобы превратить в реальные деньги серебряную тарелку, которую я только что выкупила у ростовщика в Брюсселе» {58}, а потом ненадолго рассталась с Марксом, чтобы отвезти детей в Трир.
Хотя они снова были в бегах, Женни пишет подруге вполне уверенно: «Все давление, которое мы сейчас испытываем, есть лишь знак и предвестник неминуемой и еще более полной победы наших взглядов» {59}.
Она всего лишь копировала оптимизм Маркса. Несмотря на все неудачи и тяготы, он, по крайней мере внешне, сохранял убежденность в том, что правительство будет свергнуто. Маркс и Энгельс остановились во Франкфурте и оттуда призвали повстанцев всей Германии объединиться под знаменем Национального собрания, чтобы сконцентрировать свои силы и скоординировать грядущее восстание против Берлина. Успеха это воззвание не имело, и они отправились в Баден, чтобы призвать сражающихся там перенести свои действия во Франкфурт. Однако никто не проявлял никакого интереса к Национальному собранию, и два друга вернулись в Бинген.
В тот самый момент, когда Маркс решил окончательно порвать с Германией и уехать, его арестовали. По приезде в Бинген их с Энгельсом взяли под стражу и отправили во Франкфурт, где держали в тюрьме несколько дней, а потом отпустили. Они решили разделиться. Маркс собирался уехать вместе с Красным Волком и ждать Женни в Париже {60}, где уже собралось множество беженцев из мятежных областей Германии, искавших поддержки и признания. Энгельс вернулся в Баден, чтобы примкнуть к восставшим, — артиллерист в нем требовал решительных действий. Кроме того, он считал важным, чтобы в повстанцах видели активных агрессоров. «Оборона — смерть любого вооруженного восстания» {61}.
На самом деле бои практически закончились. Правительственные войска рассеяли вооруженные отряды и подавили очаги сопротивления. Короли и князья Европы вновь чувствовали себя комфортно на своих тронах.
Везде — кроме Франции.
18. Париж, 1849
Гегель где-то отмечает, что все великие всемирно-исторические события и личности появляются, так сказать, дважды. Он забыл прибавить: первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса.
Иногда герои исторической драмы возникают из пепла событий настолько странно и неожиданно, что их появление кажется чистой случайностью. Один из таких героев появился во Франции посреди хаоса и разрушений весной 1849 года. Его называли просто Луи или даже «Он» — его изображение распространялось бесплатно на жестяных медалях или литографиях. Это происходило в рамках на удивление современно выглядящей рекламной кампании, заявлявшей, что наконец-то появился человек, который уладит все проблемы. В то время как парижане хладнокровно резали друг друга на улицах родного города, а провинция затаилась в ужасе, ожидая, что вся эта волна преступности и насилия однажды выплеснется из городов в сельскую местность, объявленный Спаситель ждал в Лондоне первой же возможности, чтобы вернуться. Однако его присутствие уже ощущалось буквально во всем — стены парижских домов были заклеены плакатами с изображением неизвестного человека с таким простым именем…
«Он» — это Шарль Луи Наполеон Бонапарт, племянник Наполеона Бонапарта, считавший, что и ему суждено стать императором Франции.