Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

В августовском письме Марксу из Голландии Женни рассказала о своей поездке: «15 часов мы качались в море, 15 часов я страдала от ужасной морской болезни», потом мерзла во время регистрации, а потом пережила «жуткие объятия», когда Лион Филлипс наконец-то узнал измученную женщину, стоявшую на пороге его дома. Раздосадованная и смущенная тем, что во время ее визита в доме больше не было ни одной женщины, Женни решила сразу перейти к делу, не тратя времени, — и рассказала дяде, что если они не смогут воспользоваться частью денег из наследства Карла, то единственной альтернативой будет их отъезд в Америку. К ее ужасу, дядя Лион этот план одобрил, пока не узнал из объяснений Женни, что и для этого потребуются деньги. После этого «маленький человечек» помрачнел и стал разговаривать крайне раздраженно, подвергая критике все, во что верили Женни и ее муж. Филлипс был очень раздосадован, что он и его сыновья потеряли деньги из-за революций 1848 года. Женни вспоминает: «Как ни пыталась я подступиться к делу, все было напрасно… Вчера вечером я легла в постель с тяжелым, как свинец, сердцем и расплакалась, чтобы дать передышку усталому, разбитому, дрожащему телу… Милый дорогой Карл, боюсь, очень боюсь, что все мои усилия были напрасны, и в конце концов я даже не оправдаю дорожных расходов… Что я испытала со вчерашнего дня, сколько горечи и злобы, не могу тебе даже выразить».

Кипя от гнева, она пишет: «Когда я смотрю на здешнюю идиллию, покоящуюся на мешках кофе, ящиках чая, тоннах селедки и бутылях масла, мне хочется стать поджигательницей и пройтись по стране с горящим факелом!» Унижение Женни было полным: она была попрошайкой, которой отказала в помощи семья… и все же она по-прежнему не винила ни в чем своего мужа: «Я думаю, дорогой Карл, что вернусь к тебе домой без всяких результатов, полностью обманутая, измученная и во власти смертельной тоски. Если бы ты знал, как я тревожусь за тебя и за наших крошек. Я даже не могу писать о детях, веки начинают дрожать, а я должна держаться мужественно. Я знаю, как ты и Ленхен заботитесь о них. Не будь Ленхен, у меня здесь не было бы ни минуты покоя. Ей теперь тяжело приходится — ах, как я рвусь домой, в наше гнездышко!» {11} [44]

И пока она унижалась ради своей семьи в Голландии, Маркс предавал ее в Лондоне. Пока она просила о помощи — он на Дин-стрит занимался сексом с Ленхен.

Было бы легко обвинить одного Маркса в этом непростительном предательстве, но тогда часть вины следует отнести и на счет робости и нерешительности Ленхен, а этих качеств в ее характере отродясь не было. Тридцатилетняя Ленхен считалась своего рода домашним диктатором; только она осмеливалась открыто спорить и противостоять Марксу, когда он в очередной раз кипел от ярости и откровенно нуждался в том, чтобы кто-нибудь привел его в чувство {12}. Очень сомнительно, чтобы Маркс мог ее к чему-то принудить против ее желания. Возможно, Маркс и Ленхен вместе выпивали (это был их любимый способ расслабиться), или Маркс чувствовал себя одиноким в отсутствие Женни и Энгельса — так или иначе, но он пришел к Ленхен. Менее вероятный сценарий — что Маркс повел себя как хозяин по отношению к служанке. Такие отношения не были редкостью в то время, но считались скорее привилегией — и злом — аристократии. Но Маркс не был аристократом, а Ленхен считалась скорее членом семьи. Она была близка Женни, как сестра, и именно Ленхен и Карл были единственными, не считая матери, людьми, которым Женни доверяла беспредельно. Неизвестно, была ли это первая физическая близость Карла и Ленхен, но только у нее были катастрофические последствия: Ленхен забеременела, а это означало, что рожать им с Женни придется почти одновременно, весной 1851 года.

Маркс не мог знать о положении Ленхен; к счастью, не знала о нем и Женни. Когда она вернулась из Голландии, привезя единственный подарок — игрушку для детей, — радости воссоединившейся семьи не было предела. Женни вспоминала: «Мой бедный маленький Эдгар прыгал вокруг меня… и Фоксихен тянул ко мне свои маленькие ручонки». В мемуарах Женни пишет, как не терпелось ей вернуться к ним и к своей жизни с семьей независимо от того, какой бедной и трудной она была {13}.