Карл Маркс на нижнем складе

Как и все нижние склады лесной промышленности, он не блистал особой ухоженностью и порядком. Здесь, как и везде, царила вопиющая бесхозяйственность. Та самая нарочитая бесхозяйственность, которая служит надежной ширмой для безудержного воровства. Горы всяких неликвидов, великолепного, но уже «задохнувшегося» бука, всевозможных откомлевок и обрезков, из которых добрый хозяин извлек бы кучу денег. Завалы дымящихся опилок, щепы, коры. В основном дубовой коры, которой так не хватает стране для производства лечебных препаратов. Старые, престарые разделочные площадки, оснащенные допотопными цепными транспортерами, от скрежета которых, когда идет разделка хлыстов и сортировка сортиментов, цепенеет душа и вянут уши. Невероятные ухабы на подъездных путях. И пещерных времен приспособления для разгрузки хлыстов: две наклонные «стрелы» и два стальных каната, которые подводятся под воз. Трактором, или лебедкой, канаты натягиваются, и воз хлыстов соскальзывает на разделочную площадку. Обратный ход стальным канатам обеспечивает огромное, в два обхвата, бревно — оттяжка. Глядя на эту «муханизацию», как здесь говорят рабочие, невольно вспоминаются картинки из истории пятого класса, где рассказывается о древнем рабовладельческом строе. Кажется, сама древняя история вышагнула со страниц учебника в нашу социалистическую действительность. И додумался же кто-то назвать леспромхоз Октябрьским! Поистине руководящим острякам не откажешь в чувстве юмора. Не этим ли звонким словом лучше всего отпугивать ворчунов и всяких там любителей — блюстителей порядка. Мол, ты чего? Разве может предприятие с таким названием слыть плохим? Разве могут на нем работать воры? Ведь Октябрьский же! Октябрьский — значит, Советский, а раз Советский — значит хороший. А раз хороший — значит, о каких — таких непорядках может идти речь? А если есть такие, которые недовольны порядками, — надо посмотреть их лояльность к Советской власти. Поэтому потише и поосторожней с критикой. А то, что это уже давно не предприятие, а зубная боль народная, тащиловка — это ничего. Главное, что Советское, лояльное. С именем Октября. Сколько у нас колхозов имени Ленина, которые со дня их сотворения не выполняют планов, и колхозники их не знают, что такое нормальная человеческая жизнь; а сколько разных предприятий и организаций, носящих имя Октября, на которых работают тысячи, миллионы людей за нищенскую зарплату, и начальство которых давно уже просится за решетку с пожизненным сроком заключения? Кто об этом задумывается? Кто прекратит издевательство, глумление над святыми символами? А может, эти символы ложные? В чем дело? Почему в стране царит всепожирающий цинизм? Безнравственность, безнаказанный грабеж трудового человека, повальная бездуховность? Что это? Распущенность отлученных от веры людей? Несостоятельность властей, осознанная безысходность общества? Потребительский маразм? Мы не верим друг другу, подозреваем друг друга. Подозреваем и тут же делаем все, чтоб еще больше не верить и подозревать.

Нет! При этом начальнике нижнего склада еще ничего. При этом хоть какой-никакой порядок. Опилки время от времени отгребаются бульдозером в болотце, что под горой. Они там закисают, бродят, хоть бери и самогонку гони. Такой сивушный дух стоит, что голова кружится! Теперь откомлевки стащены в одну кучу и тайком продаются сторонним потребителям. Под одобрение рабочих: все чище на территории! «Задохнувшийся» первосортный бук потихоньку сбывается колхозам. Отсортированные пиломатериалы собраны в штабеля и тоже дожидаются своего нелегального потребителя. Всякая бросовая древесина, упавшая с воза, с транспортера, забракованная во время погрузки в вагоны широкой колеи, — тоже свезена в отдельные штабеля-, рассортирована и потихоньку распиливается на пилораме, когда другого сырья нет. Даже дубовую кору теперь не бросают, и она не валяется под ногами. Ее собирают, складывают аккуратными квадратными пакетами, чтоб удобно было взять электрокаром, и сдается закупщикам — посредникам, которые как-то там обрабатывают ее и сдают фармацевтическим предприятиям. Даже упавший когда-то козловой кран режут на куски автогеном и раздают рабочим для разных хозяйственных надобностей. Все по уму. Не все, конечно, но все-таки не то что было раньше, при старом начальнике.