Был такой. Отставной подполковник каких-то там войск. Петр Михайлович Первой. Петр Первый, как прозвали его рабочие. С сине — красным склеротическим лицом и вечно воспаленными глазами. За эти воспаленные глаза, говорят, его и списали из армии. Марксист, как он величал себя. Все у него по науке, по Карлу Марксу. А для пущей убедительности он украсил свой кабинет великолепным бюстом Карла Маркса из белого гипса. Поставил его на тумбочку, покрытую кумачом, слева от себя (ближе к сердцу!) и старался придать своей осанке такой же величественный вид, отработать всепокоряющий и непреклонный взгляд. Любил цитировать Маркса. Правда, м^ло кто верил, что это действительно цитаты из Маркса. Но кое-что было похоже. Например, когда он говорил знаменитую формулу Деньги — Товар — Деньги, чувствовалось, что это из первоисточника. Или когда он, придя на работу с глубочайшего похмелья, добродушно отшучивался, что все человеческое ему не чуждо. Эго тоже походило на высказывания Карла Маркса. Или когда он прорабатывал лодыря… Это надо было видеть! Он ставил вопрос ребром: «Кто не работает, тот что?..» И лодырь должен был наизусть знать продолжение марксистского принципа. Должен был! А если случалось, не знал, то Петр Михайлович с неподражаемым удовольствием, великолепным назидательным тоном выговаривал: «…Тот не ест».
Но еще более великолепным было продолжение назидания, уже, так сказать, от себя:
— …Но ты-то — черт с тобой! — заключал он заботливо. — Если ты не поешь — не велика беда. А вот если дети твои не поедят — эт-то уже не годится! Эт-то, брат, не по-марксистски. — И он со значением оглядывался на гипсового Карла Маркса через левое плечо. — Так-то!..
Говорили, жена у него — злее самого зла. И от постоянной злости гак высохла, что сделалась похожей на доску — пятидесятку — ни впереди, ни сзади. Или, как говаривали между собой рабочие, — ни сиськи, ни письки. У нее был такой непривлекательный вид, что жители поселка не Судили строго Петра Михайловича Первого за его бесчисленные похождения по чужим бабам. Сначала он обхаживал вдовушек. Потом, когда вдовий «парк», как он выражался, истощился, он переключился на мужних женок. И находил у них отклик, надо сказать. Но случился конфуз — один «ненормальный» муж своей жены, явно не марксист, вдруг возревновал к нему свою жену, пришел в контору и при гипсовом Карле Марксе набил начальнику морду. После этого Петр Михайлович вернулся, как он выражался, на круги своя. К вдовушкам. Его жена, похожая на доску — пятидесятку, сбилась с ног, вытаскивая его из постелей вдовушек. В конце концов за дело взялся партком. Дальше нельзя было держать его на должности начальника нижнего склада — там уже столько растащили, столько! что «дело запахло керосином». Надо было срочно менять начальника, чтоб было на кого свалить. Его сняли с должности «с откупной» — устроили директором далекого сибирского леспромхоза.
Бюст Карла Маркса перекочевал из кабинета начальника в бухгалтерию. Там его поставили между двумя полированными шкафами на сейф. Но потом сейф определили под ведро с питьевой водой, а Карла Маркса передвинули на шкаф. И теперь он оттуда взирает на мир всепокоряющим, непреклонным взглядом. И почему-то по этому поводу никто не возмущается. И пребывает он там — великолепен, горбонос, волосат и бородат.
Он теперь единственный, кто скрашивает ночные бдения Петра Калашникова, сторожа нижнего склада — инвалида труда.
После долгих и мучительных раздумий начальство леспромхоза определило его на легкий труд сторожем на нижний склад. Это был поистине гуманный, милосердный, человечный, справедливый и какой там еще; а главное — очень рациональный, восхитительно хитроумный шаг: на костыле, на одной ноге, он не угонится за ночными воришками. А дневных вообще не принято ловить. Днем воруют телегами, машинами, вагонами, целыми «вертушками».
Надо сказать, что в поселке почти вывелись совестливые люди, если не считать двух — трех, самых занудистых, которым вынь да положь правду — матку, честность и настоящий социалистический порядок. А где их возьмешь — честность и социалистический порядок? И скажите вы мне, что это такое — социалистический порядок?..
Петр принял назначение с удовлетворением. Оклад сторожа и пенсия по первой группе инвалидности составляли довольно приличную сумму, жить можно. Нудновато, правда, долгими ночами одному маяться в конторе, валяться на стульях и столах. Скрашивал одиночество Карл Маркс. Да еще Гульяна иногда прибегала.
Она-таки забрала его к себе, как и обещала. И он пошел к ней, особенно не раздумывая. Ольга и не протестовала. Только хмыкала желчно, когда он собирался. Алешка, правда, плакал и дулся. Посельчане спокойно восприняли процесс образования новой семьи на развалинах старой. Только Мария Голикова при встрече с Гулей шипела, как змея. На что Гуля спокойно ухмылялась.