Карл Великий

Карл, а в еще большей степени его преемники, при осуществлении своих и без того ограниченных властных полномочий всегда принципиально зависел от крупных аристократических кланов, связывавших свою власть и влияние лишь частично, если вообще правомерно об этом говорить, с арендой и дарованиями из королевских рук, с должностями, к примеру, графа или судьи, которые в основном использовали в корыстных целях и весьма редко руководствовались высшими интересами. Церковь, в лице епископов и аббатов, также принадлежавших к этому слою почти автономных носителей правления, разрывалась между духовным и королевским служением. Дополнительные структуры управления, возникшие в результате учреждения «промежуточной власти» в лице сыновей Карла — Людовика и Пипина в Аквитании и Италии, с опозданием получили свое дополнение в виде создания церковных митрополий в 21 или 22 сivitates империи под духовным началом архиепископов и почти одновременно в виде назначения королевских эмиссаров. И все же предпринятые меры не гарантировали исполнения властных предписаний сверху донизу. Должностные лица этих missatica в центральных регионах империи оказывались теми же самыми митрополитами и графами соответствующей епархии, которые прежде всего были призваны помогать в устранении пробелов в судопроизводстве, а также оказывать содействие бедным в их многообразных нуждах. Свидетельством такой политики, ориентированной на рах и соncordia[116]

, являются прежде всего соборы 813 года, представлявшие попытку короны обсудить назревшие проблемы и устранить вопиющие недостатки.

Такая манера правления, создававшая для короля и императора своеобразный защитный барьер, который, правда, избавлял монарха от вовлеченности в пустые региональные хлопоты и споры и делал его вмешательство необходимым только в случае неудачи в поиске решений на среднем уровне, однако, не являлась благоприятным фоном для выводов об успешности внутренней политики Карла. Соответственно монарх ограничивался внесением корректив в вопросы права, ведения хозяйства и религиозно-нравственных стандартов.

По прошествии не менее десятилетия после кончины своего кумира и после приобретения мучительного опыта в период правления Людовика, сына Карла и его преемника на троне, Эйнхард, видимо, не считал нужным анализировать элементы внутриполитической программы реформ первого императора, суть которой проявлялась в девизе «Сhristiana religio»[117]

, начертанном на имперских монетах, а также представлять потомкам взгляд Карла на общество как преимущественно религиозно мотивированный, что характерно именно для более поздних по времени капитуляриев и уже упомянутых выше соборных решений. Не царь Давид и не царь Соломон главные для Эйнхарда, взирая на которых он определяет мерило для оценки деяний Карла, а античные цезари. В противоположность богато возделанному полю внешней политики историк, пытающийся вникнуть в сферу внутренней политики, вынужден составлять из мозаичных камушков более или менее случайно дошедших по преданию источников очертание институтов и структур, которые за рамками простого ведения войны и набегов позволяют составить представление о государственных делах и монаршем правлении в условиях полуархаичного общества.

ДВОР И «АКАДЕМИЯ»

Семья в узком смысле слова во главе с седовласым патриархом Карлом в качестве отца и деда является естественным центром двора. Двор — это прежде всего передвижной центр власти, хотя после 796 года он во все возрастающей степени становится локальным ядром, превращающимся в резиденцию, особенно на долгие зимние месяцы.

Ахен располагался посреди богатого королевского землевладения, с термами, огромной виллой, с прилегающими к ней строениями, среди которых вскоре вознеслись ввысь кафедральный собор, соборный храм и приходская церковь Святого Мартина; здесь же имелись великолепные возможности для охоты. Весь этот комплекс, видимо, стал адекватной заменой пфальца, разрушенного в результате пожара в рейнском Вормсе. Раскопки и нынешнее состояние строений не могут ввести в заблуждение относительно того, что их габариты, несмотря на своеобразие кафедрального собора, не идут в сравнение с протяженностью и оформлением античных или византийских имперских дворцов. Ахенский Палатиум, воплощенный в современной позднеготи-ческой ратуше, не допускал наличия византийского придворного штата. Все было спланировано таким образом, что из окна в верхнем этаже дворца Карл мог обозревать дома духовенства, должностных лиц и придворных, включая пристанище Эйнхарда.