Карли сын Чакана (биографическая повесть)

Он шел пешком, в полном одиночестве, обходя стороной людные станции. Однако ему не было скучно, он и привык и любил оставаться один на один со степью. Ночами он спал на голой земле, подстелив под себя халат, а под голову подсунув папаху, смотрел в небо, на теплые звезды, умиротворенно прислушивался к степным шорохам, они его не настораживали, а убаюкивали.

Алты не знал, сколько километров он прошел, пока добрался до Ашхабада, но ему дважды довелось ночевать в степи.

Когда он наконец попал в Ашхабад, то в первые минуты растерялся. Он ошеломленно глядел вокруг широко раскрытыми глазами. По улицам сновали фаэтоны, куда-то спешили пешеходы. Юношу особенно поразили машины с кузовами, похожими на старые кибитки: машины фыркали, как верблюды, и глаза у них горели, словно у сказочных дэвов. Алты чудилось, что они вот-вот задавят его, он жался к стенам домов…

Город напоминал громадный муравейник: спешка, толкотня… Улицы, дома́ казались Алты одинаковыми, их трудно было отличить друг от друга. «И как только люди тут не заплутаются! — удивлялся он. — А сколько нужно хлеба для такой прорвы — не напасешься! Откуда его берут?»

Все здесь изумляло и подавляло Алты.

Он и не заметил, как солнце начало опускаться за крыши домов. И когда город окутали сумерки, Алты забеспокоился: где же ему найти ночлег? Знакомых в Ашхабаде у него не было. Он мог бы провести ночь за городом, на холмах, но боялся напороться на бандитов: по слухам, ими кишели окрестности Ашхабада. Пожалуй, лучше всего заночевать в песках Аннау [19].

Он стоял в замешательстве посреди тротуара. Один из прохожих, бедно одетый, заросший бородой человек, догадавшись, видно, что паренек в затруднении, спросил Алты:

— Ты что тут стоишь, братец?

— А что, нельзя?

— Да стой сколько влезет! — улыбнулся прохожий. — Просто мне показалось, что ты не знаешь, куда идти.

Алты вздохнул:

— Я и вправду не знаю. Никого у меня тут нет. Куда деваться?

— А ты не унывай! Пошли в Дом дайханина.

— Дом дайханина? А что это такое?

— Ну… это дом для дайхан, — невразумительно объяснил прохожий.

— А меня туда пустят?

— Кого ж еще тогда пускать? Там живут такие, как мы с тобой.

Алты окинул прохожего недоверчивым взглядом:

— А ты не врешь?

— Вот еще! — обиделся бородач.

— Ладно. Пошли.

Дом дайханина показался Алты настоящим раем. Там было все, что душе угодно: дешевые обеды, крепкий зеленый чай, чистая постель. На такой постели Алты спал впервые в жизни…

Прошло несколько дней. Надо было думать о работе и об учебе. А куда поступить? С кем посоветоваться?

У Алты уже завелись знакомые среди постояльцев Дома дайханина. Однажды один из них сказал:

— А знаешь, ведь здесь живет мулла Мурт.

— Мулла Мурт? Кто он такой?

— Ты читал когда-нибудь «Токмак»?[20] — вопросом на вопрос ответил собеседник.

Алты наморщил лоб:

— «Токмак»? Это такая толстая газета с картинками?

— Не газета — журнал.

— Журнал «Токмак»… Так это он у нас живет?

— Да нет же! В журнале часто печатается один поэт, он подписывается «Акя́л». Это, говорят, и есть мулла Мурт.

— Он учитель?

— Говорю же, поэт.

— Чем же тогда он может мне помочь?

— Ну… попроси его написать заявление. У него, говорят, легкая рука.

— Какое заявление?

— А я знаю? Когда туго приходится, всегда пишут куда-нибудь заявление. Да он тебе сам все разъяснит!

Алты в тот же день разыскал муллу Мурта. Поэт жил в отдельной комнате. Когда Алты вошел к нему, мулла Мурт, сидя за столом в очках, что-то писал. На столе стояли пузатый чайник и пиалы. Седая острая бородка, большущие усы придавали мулле Мурту сердитый вид. Алты даже попятился, но поэт уже почувствовал, что кто-то мнется в дверях; подняв голову от бумаги, он обернулся к Алты:

— Не стесняйся, сынок, заходи, будь гостем. Садись вот сюда. — Он показал на свободный стул. — Чаю хочешь?

Алты отрицательно мотнул головой:

— Я постою.

— Ну как тебе угодно. Что у тебя за дело ко мне?

— Так… Одна просьба.

— Выкладывай. Чем смогу — помогу.

— Напишите мне заявление.

Поэт вопросительно вскинул брови:

— Заявление? Ну, это несложно. Только какое и куда?

Алты замялся:

— А я… и сам не знаю.

— Вот так так! — рассмеялся мулла Мурт. — Как же я буду писать? — Но заметив, что на лицо юноши набежала тень, посерьезнел. — М-да… Тогда вот что скажи… Ты ведь нездешний, верно?

— Из Теджена я.

— Так зачем, ради чего ты приехал в Ашхабад?

У Алты загорелись глаза:

— Хочу учиться!

— Вот и прекрасно! — Поэт удовлетворенно потер руки. — Все вроде проясняется. Значит, учиться. А какое у тебя образование?

— Я… я ликбез кончил. Только это не то, что нужно… Я знаю…

— Почему же не то? Для начала и ликбез неплохо. Гм… Подай-ка заявление на рабфак!

— А что такое раппак?

— Там тебя научат всему, чему захочешь.

— А ты напишешь мне заявление? — оживился Алты.

— С превеликим удовольствием! Учиться, сынок, — дело похвальное.

Но, как оказалось, рука у поэта была не такая уж легкая. Он, видно, сам смутно представлял, что такое рабфак и кого туда принимают. Когда Алты вручил свое заявление директору рабфака, тот пробежал его глазами и с сожалением глянул на юношу: с такими знаниями, как у него, в рабфак не брали.