Карли сын Чакана (биографическая повесть)

Алты зажмурил глаза и поспешил прочь от лотка, но, не пройдя и нескольких шагов, вернулся. Небрежно спросил у продавца:

— Хозяин, почем халва?

— Один фунт — двадцать копеек.

Алты не представлял себе, много ли халвы в одном фунте, и задал вопрос по-иному:

— Ты скажи, сколько надо заплатить, чтобы наесться твоей халвы досыта?

Кто-то, однако, уже успел испортить продавцу настроение, он был зол и грубо рявкнул:

— А ну, убирайся отсюда!

Алты округлил глаза, разыгрывая преувеличенное удивление и обиду:

— Ты чего бранишься? Что я тебе сделал плохого?

— Ты-то? Ты тут ни при чем!

— А кто при чем?

— Так… одна скотина.

— Какая скотина?

Продавец сморщился, как от зубной боли:

— Ну что пристал? Сказано тебе, фунт халвы стоит двадцать копеек. Хочешь — бери, не хочешь — ступай своей дорогой и не морочь мне голову.

Алты страх как хотелось разузнать, на кого сердится продавец. В его глазах светилось такое любопытство, что продавец смягчился и все ему рассказал: надо же было кому-нибудь излить душу.

Оказывается, за минуту до Алты к лотку подошел какой-то толстяк и тоже, как Алты, принялся допытываться, за какую сумму продавец досыта накормит его халвой. Тот прикинул про себя: «Даже этому пузатому больше полутора фунтов не съесть — это тридцать копеек. Запрошу-ка я с него за все сорок, хоть гривенник, да выгадаю…» Толстяк бросил на лоток сорок копеек и накинулся на халву с такой жадностью, что продавец не успевал отвешивать ее и подавать пузатому. В мгновение ока он, как удав, заглотал три фунта. Продавец чуть не лопнул от злости и досады, а толстяк спокойно проговорил: «Что ты ее взвешиваешь? Мы же договорились, за сорок копеек кормишь меня досыта. А я твою халву толком еще и не распробовал. Дай-ка мне во-он ту пирамидку». Он ткнул пальцем в самый большой халвовый холм. Продавец трясущимися руками придвинул к нему халву, толстяк, как тигр, впился в нее зубами. Продавец не успел и глазом моргнуть, а уж халвы как не бывало! Стало ясно, что этот обжора способен слопать всю халву. Продавец швырнул толстяку сорок копеек, яростно прохрипел: «Скотина! Забирай свои деньги и проваливай. Ну!»

Вот оттого-то он и был так зол и сорвал зло на Алты.

Алты слушал его с жадным любопытством — он любил всякие занятные истории! И, слушая, зримо представлял себе и ненасытного хитрюгу покупателя, и взбешенного продавца. Он даже по ходу рассказа попробовал изобразить, как вел себя толстяк. Наверно, вышло похоже: продавец рас-смеялся и окончательно подобрел к пареньку. А Алты снова воззрился на горки халвы. Сил не было удержаться от соблазна! Он сунул руку в карман, нащупал монеты, завернутые в уголок платка, вздохнул — монет ни убавилось, ни прибавилось, и у каждой свое назначение. Но искушение было слишком велико, и Алты подумал: а что если купить вместо полутора фунтов фунт мяса? Никто и не заметит. Он извлек из платка гривенник, протянул его продавцу:

— Отвесь-ка полфунта!.. Вон той, кунжутной.

Эти полфунта словно растаяли у него во рту. Алты показалось, что он и не ел халвы, лишь раздразнил себя.

В это время к лотку подошел какой-то верзила, купил халвы, начал грызть ее, смачно причмокивая. Смотреть на это было пыткой, и Алты, еще не успев ни на что решиться, вдруг услышал собственный голос:

— Хозяин! Свешай-ка еще полфунта.

Он с наслаждением уплетал халву, но и, погрузившись в блаженство, не лишился обычной наблюдательности. Неподалеку от себя приметил подозрительного человека, оборванного, обросшего. Руки оборванца были засунуты в карманы, словно он что-то искал там; взгляд, жадный, алчный, плутоватый, прилип к халве, которую ел Алты, а с толстых губ, казалось, готова была сорваться просьба: «Эй, малый, дай-ка и мне хоть кусочек!» Алты крепче сжал пальцами остатки халвы — как бы оборванец не отнял ее! — и с удивлением подумал: «Вот чудеса-то! Есть еще люди, которые и от меня ждут подачки!»

Доев халву, он почувствовал, что наконец насытился, и стал соображать, как ему теперь выкрутиться. «Осталось сорок копеек. На двадцать я куплю фунт мяса, на двадцать — белого хлеба. Спросят, почему так мало, скажу, что мясник обманул: я отвернулся, а он, наверно, в это время снял гирю с весов. А если спросят, где чай? Что бы придумать? А, скажу, что ларек был закрыт. Да, небось они знают, что ларьков в городе уйма! К тому же потребуют, чтобы я вернул гривенник. А я скажу, что потерял его по дороге. И выверну карман, и покажу дырку в кармане, надо заранее продырявить».

Продавец с изумлением смотрел на гримасничающего, жестикулирующего Алты. А тот снова завязал деньги в платок и положил в карман, не заметив, что кончик платка торчит из кармана…

У мясного ларька он почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд, обернулся, за ним неотступно следовал оборванец! Но Алты было не до него. В ларьке рядами висели бараньи туши. Мальчик уставился на них и, как всегда, размечтался: «Эх, приготовить бы соус поострее, да наесться до отвала баранины!» Ему припомнилось, как однажды чабан зарезал барана, и Алты ел сколько влезет. Счастливые минуты! Он вздохнул и обратился к мяснику: