Карлос Кастанеда, книги 1-11 (изд-во «София»)

Я говорил долго. Он очень серьезно слушал. Потом в какой-то момент снова «сжал» меня глазами, и я замолчал. После короткой паузы он сказал, что никто по-настоящему не унижал меня, и это было причиной моей нерешительности.

— Ты никогда не испытывал поражения, — сказал он.

Он повторил это четыре раза, и в итоге я не мог не спросить, что он имеет в виду. Он объяснил, что «быть побежденным» — это состояние, образ жизни, от которого побежденный не может уйти. Люди делятся на две категории — победители и побежденные: в зависимости от этого они становятся гонителями или гонимыми. Человек попеременно находится то в одном, то в другом из этих состояний до тех пор, пока не научится видеть. Видение рассеивает иллюзии побед, поражений, страданий.

Он добавил, что мне следовало бы научиться видеть тогда, когда я буду победителем, чтобы у меня не осталось даже тени воспоминаний о чувстве унижения.

Я возразил, сказав, что никогда и ни в чем не был победителем и что жизнь моя — одно сплошное поражение.

— Если твоя жизнь является таким поражением, наступи на мою шляпу, — вызвал он меня в шутку.

Я чистосердечно доказывал свое. Дон Хуан стал серьезным, его глаза сузились до тонких щелок. Он сказал, что я считаю свою жизнь поражением не потому, что она таковым является, но совсем по другим причинам. Вдруг он быстрым и совершенно неожиданным движением сжал ладонями мои виски и пристально посмотрел мне в глаза. От испуга я непроизвольно сделал глубокий вдох ртом. Он отпустил мою голову, и она откинулась к стене. Все это было проделано так быстро, что когда он расслабился и сел, прислонившись спиной к стене, я был еще на середине глубокого вдоха. Я почувствовал головокружение, нервозность.

— Я вижу маленького плачущего мальчика, — сказал дон Хуан после паузы.

Он повторил это несколько раз, но я не обращал на его слова особого внимания, поскольку думал, что речь идет обо мне в детстве.

— Эй, — сказал он, требуя моего полного внимания. — Я вижу маленького плачущего мальчика.

— Это — я?

— Нет.

— Это — видение из моей жизни или твои воспоминания?

Дон Хуан не ответил.

— Я вижу маленького мальчика, — снова сказал он. — Он плачет и плачет. — Я знаю этого мальчика? — спросил я.

— Да.

— Это — мой сынишка?

— Нет.

— Он плачет сейчас?

— Он плачет сейчас, — сказал он убежденно.

Я подумал, что дон Хуан видел ребенка, которого я знаю и который где-то плачет именно в это время. Я начал перечислять имена знакомых детей, но дон Хуан сказал, что все они не имеют к моему обещанию никакого отношения, а этот плачущий мальчик — имеет, причем самое непосредственное.

Утверждение дона Хуана показалось мне нелепым. Он сказал, что в детстве я кому-то что-то обещал, и в то же время — что ребенок, который плачет в данный момент, имеет к этому непосредственное отношение. Я уверял его, что в этом нет смысла. Он спокойно повторил, что видит маленького мальчика, который плачет сейчас, и что мальчику больно.

Какое-то время я вполне серьезно старался придать его утверждениям хоть какой-то смысл.

— Хватит, — сказал я наконец. — Я не помню, чтобы давал кому-то важное обещание, а тем более — ребенку. Он опять прищурил глаза и сказал, что это — ребенок из моего детства, который плачет сейчас.

— Он — ребенок из моего детства, и плачет сейчас?

— Да.

— Ты понимаешь, о чем ты говоришь, дон Хуан?

— Понимаю.

— Это не имеет смысла. Как сейчас он может быть ребенком, если был им во время моего детства?

— Это ребенок. Он плачет сейчас, — упрямо повторил он.

— Объясни мне это, дон Хуан.

— Нет, ты должен объяснить мне это.

Хоть убей, но я не мог понять, о чем он говорил.

— Он плачет, он кричит, — продолжал говорить дон Хуан гипнотизирующим тоном. — Он держит тебя. Он крепко сжимает. Он обнимает. Он смотрит на тебя. Ты чувствуешь его глаза? Он становится на колени и обнимает тебя. Он моложе тебя. Он подбегает к тебе. Но его рука сломана. Ты чувствуешь его руку? У этого маленького мальчика нос выглядит подобно пуговке. Да. Это нос-пуговица!