Карлос Кастанеда, книги 1-11 (изд-во «София»)

В ушах появился гул, и я потерял чувство реальности происходящего. Слова дона Хуана «нос пуговицей» бросили меня в сцену из моего детства. Я знал мальчика с носом-пуговицей! Дон Хуан незаметно проник в одно из наиболее темных мест моей жизни. Я вспомнил обещание, о котором он говорил. В тот момент мое состояние было смесью экзальтации, отчаяния и благоговения перед доном Хуаном и его великолепным маневром. Откуда, черт возьми, он знает о существовании мальчика с носом-пуговицей из моего детства? Воспоминание до того взволновало меня, что я перенесся в далекое прошлое, когда мне было восемь лет. Моя мать умерла два года назад, и наиболее мучительные годы своей жизни я провел среди ее сестер, которые по очереди брали меня в свои семьи, меняясь раз в два месяца. У каждой из теток была большая семья, и как бы предупредительно и нежно они ко мне ни относились, конкуренция со стороны двадцати двух кузенов и кузин давала себя знать. Их бессердечие было иногда действительно странным. Я почувствовал, что меня окружают враги, и потянулись годы отчаянной и неприглядной войны. В конце концов мне удалось подчинить себе всех своих многочисленных двоюродных братьев и сестер. Мне до сих пор непонятно, за счет чего я вышел в этой войне победителем. У меня больше не было достойных соперников. Однако я не знал этого, и не знал, как прекратить свою войну, которая вскоре перенеслась и на школьную почву.

Классы сельской школы, которую я посещал, были смешанными, и первый класс отделялся от третьего только расстоянием между партами. Там я и познакомился с курносым малышом, которого из-за носа дразнили «Пуговкой». Он был первоклассником. Время от времени я дразнил и третировал его, правда, не злостно, а просто так, от нечего делать. Но, несмотря ни на что, он, казалось, меня любил и всюду за мной таскался хвостиком. Он даже знал, что на моей совести — несколько проделок, расследование которых завело в тупик самого директора школы, однако никому не говорил об этом ни слова. Но я все равно донимал его. Однажды я нарочно опрокинул тяжелую классную доску, и она упала на Пуговку. Парта, за которой он сидел, отчасти задержала ее, но все равно удар получился сильный и сломал ему ключицу. Он упал. Я помог ему встать и, когда он уцепился за меня и обнял, увидел в его глазах испуг и боль. Это было слишком, я не мог вынести вида малыша с изуродованной рукой, который, плача, обнимал меня. Годами я сражался с родственниками и победил, покорив всех своих противников, но в миг, когда я увидел страдания этого маленького курносого мальчика, все мои победы были уничтожены. Не сходя с места, я проиграл все битвы сразу. Я думал, что ему отрежут руку, и пообещал, что если малыша вылечат, я никогда в жизни не буду победителем. Ради него я отказался от всех своих побед. По крайней мере, так я понимал это тогда.

Дон Хуан вскрыл гнойную рану моей жизни, затянувшуюся многими слоями последовавших событий. Я был ошеломлен, голова кружилась. Передо мной разверзлась пропасть бесконечной печали, и я с головой в нее погрузился. Мои поступки тяжким грузом легли на душу. Воспоминание о курносом малыше по имени Хоакин заставило меня страдать настолько живо, что я начал плакать. У этого мальчика никогда ничего не было, его родители не могли даже обратиться к врачу, так как у них не хватало денег на лечение, и рука Хоакина так и сраслась неправильно. Я заплатил за это всего лишь своими детскими победами. Мне было невыносимо стыдно.

— Успокойся, чудак, — сказал дон Хуан. — Ты отдал достаточно. Теперь ты можешь изменить свое обещание.

— Изменить? Но как? Произнести соответствующие слова?

— Нет, такого рода обещание словами не изменишь. Но очень скоро ты, возможно, поймешь как это сделать. Тогда, наверное, ты даже начнешь видеть.

— Можешь ты мне хотя бы подсказать, дон Хуан? Чуть-чуть? — Ты должен терпеливо ждать, зная о своем ожидании и зная, чего ты ждешь. Это — путь воина. Если дело в том, чтобы выполнить обещание, то ты должен делать это сознательно. Рано или поздно ожидание закончится, и ты будешь свободен от обязательств. Теперь ты уже никак не сможешь изменить жизнь того мальчика. Только он сам может вычеркнуть из своей жизни то, что тогда произошло.

— Как?

— Научившись уничтожать желания. Пока он считает себя жертвой, его жизнь останется адом. Пока ты считаешь его жертвой, твое обещание останется в силе. Желание — вот что заставляет нас страдать, но как только мы научимся уничтожать свои желания, любая полученная нами мелочь превратится в бесценный дар. Будь спокоен, ты сделал Хоакину царский подарок. Бедность и нужда — это только мысли; то же касается ненависти, голода, боли.

— Я не могу в это поверить, дон Хуан. Как голод и боль могут быть только мыслями?