В общем, интерпретировать в свете всеобъясняющей тайно-общественной теории можно все что угодно и зачастую с противоположным знаком. Интерпретаторам дела нет до нужд низкой жизни, до тех реальных и весьма трагических обстоятельств, которые на самом деле привели к смерти Моцарта. Все проще и страшнее – только в конце XX века американский врач Раппопорт обратил внимание на то, что Констанца, желая доказать свою супружескую верность, опубликовала рисунок ушей Моцарта. После его смерти она вышла замуж за дипломата Ниссена, датчанина. Он перед памятью Моцарта благоговел и написал о нем огромный биографический труд. Доказывая, что ученик Моцарта Зюсмайер был только учеником, а не «другом дома», то есть никаких амуров с Констанцей не имел, она ссылается на тот факт, что строение левого уха у ее младшего сына было точь-в-точь моцартовское. Левое это ухо было значительно больше правого и еще слегка завернуто, Моцарт его стеснялся и прятал под париком. Так вот, Раппопорт обратил внимание, что именно такое патологическое развитие ушной раковины – признак известного синдрома, характеризующегося целым комплексом признаков. Тут и специфическое строение подбородка (резко скошенного, «безвольного»), и порывистость, и рассеянность… и хроническое заболевание мочеполовой системы, приводящее к стремительному развитию почечной недостаточности при малейшем воспалительном процессе в организме. От почечной недостаточности Моцарт и погиб за месяц, отсюда и отеки, и лихорадка, и бред – но кого же интересует истина? Всем важно знать, что гений поплатился за «Флейту», пострадал от Черного Человека… С черно-серым человеком, кстати, все еще проще и прозаичнее. Был такой музыкальный графоман – Вальзеггцу Штуппах, отличный флейтист, мечтавший еще и о композиторской славе. Он заказывал разным гениям музыкальные сочинения, а потом выдавал за свои. Решил заказать Моцарту реквием на смерть своей жены и исполнить его под своим именем. Прислал к нему верного слугу – Антона Лайтгеба, известного современникам именно под кличкой Человека-В-Сером: он предпочитал одежду хмурых тонов, отличался мрачностью, молчаливостью и строгостью. Немудрено, что впечатлительный Моцарт перепугался, когда человек с такой внешностью, похожий одновременно на жердь и смерть, заказал ему реквием – да еще на условиях строгой конфиденциальности, в обстановке тайны; все просто: за демонизмом и мистикой скрывается обычное тщеславие и пошлость. Если бы Пушкин знал, кто такой был Черный Человек, он бы, может, написал пьесу посильнее «Моцарта и Сальери» – ибо сам пострадал от пошляков куда больше, чем от романтических злодеев, и именно таким беззлобным пошляком был убит. Дьявол ведь редко действует в своем подлинном обличье – он предпочитает функционировать под масками, которые массовая культура и политика предоставляют ему в изобилии; вот и с широким распространением теории тайного общества он наверняка постарался…
Между тем «Волшебная флейта» – как раз детски-беззлобная пародия на таинственные ритуалы, загадочные сообщества и хранилища египетских тайнознаний. Как посмеялся бы Моцарт над домыслами конспирологов о том, что сам он принадлежал к восемнадцатому чину масонства – и потому в рукописи его масонской кантаты восемнадцать страниц, в опере «Волшебная флейта» восемнадцать реплик Зорастро, а сумма цифр 1791 года дает нам все то же роковое число! «Волшебная флейта» – история о дружбе бонвивана с романтиком, гедониста с борцом; таких пар – начиная с Дон Кихота и Санчо и кончая Тилем и Ламме – в мировой культуре множество. Каждый прогоняет злые видения по-своему: Тамино – волшебной флейтой, Папагено – волшебными колокольчиками. Если согласиться с конспирологами и предположить, что Царица Ночи символизирует христианство, а Зорастро олицетворяет борющееся с ним масонство, можно и впрямь дойти до весьма хитромудрых построений (типа того, что христианство породило истину, а масонство ее отвоевало, и олицетворяет ее, понятное дело, Памина), но тогда решительно непонятно, почему волшебную флейту – главную, по сути, героиню оперы – вручила отважному принцу именно Царица Ночи. Можно бы и еще чего-нибудь наизобретать на сей счет, но ведь моцартовская опера в основе своей комедийна и пародийна, масонские ритуалы в ней действительно пересмеиваются, и гротескные фигуры двух жрецов тому порукой. Тамино и Памина давно воссоединились бы и ни о каком зле не было бы помина, простите за невольный каламбур, если бы не Зорастро со своими тяжеловесными ритуалами, испытаниями и правилами. Непосредственное чувство, живая страсть, волшебная сила музыки – вот что побеждает в конце концов, а вовсе не египетская мудрость и сложные многоступенчатые таинства. Гений может состоять в каком ему угодно тайном обществе, но в душе не может не подсмеиваться над ним – вот почему Пушкина не позвали ни в Северное общество, ни в Южное.