Он встал с места и скрылся в тёмной глубине одной из комнат. Вышел оттуда, держа в руках коробку и старый большущий шарф.
— Положи его сюда. Только осторожно, — попросил Хэвон, когда засунул шарф в коробку.
Мальчишка послушно сделал то, что у него попросили.
— Как тебя зовут, липучка? — с издёвкой в голосе произнёс Хэвон и отошёл от коробки.
— Эй! Донхун, Пак Донхун, — мальчик бросил в его сторону обиженный взгляд. — А тебя?
— Ли Хэвон.
— Так, ты, поможешь мне?
— С чем?
— Стать ведьмой.
Хэвон споткнулся о выступающую доску. Выругался. Откуда она вообще тут взялась?
— Кто тебе об этом сказал? — Хэвон повернулся к Донхуну, опёрся бёдрами о кухонную тумбу. Деловито скрестил руки на груди. Опустил голову.
— Твоя матушка, я же говорил.
— Она мертва! — прикрикнул Хэвон, — уже как четвёртый год. Она не могла тебе ничего сказать.
— «Глупый идиот», — Донхун мягко усмехнулся.
— Что ты сказал?
— Она сказала, что ты «глупый идиот», — с его лица не сходила улыбка. Он явно насмехался над Хэвоном.
— Не может быть…
— Я вижу мёртвых. Их фантомные тела. Слышу, о чём они говорят. И твоя матушка здесь, она-то и привела меня к тебе. Сказала, что ты сможешь мне помочь.
В тот момент для Хэвона рухнул целый мир. Мать здесь…
— Уходи, — его голос дрогнул.
— Что? — Донхун не прекращал улыбаться и говорил о призраках слишком обыденно для человека. Навряд ли, он им был. Но тогда кем?
— Вали отсюда!
Хэвон оттолкнулся от тумбы, схватил Донхуна за плечи и с силой выталкивал из дома. Ливень на улице усилился. Молнии сверкали, словно лезвие ножа.
— Но я такая же ведьма, как и ты! — сопротивлялся Донхун. Пытался кусаться.
Ведьмой он точно не был. Хэвон бы это сразу учуял. Руки Донхуна не опечатаны кровавой меткой, что есть у каждой ведьмы.
На крыльце Хэвон остановился. Глаза ослепило молнией. Издалека послышался грохот. Похоже, где-то рухнуло дерево или загорелся дом. Руки на мгновение ослабли, но этого хватило для того, чтобы Донхун выбрался из цепкой хватки.
— Ты не можешь быть ведьмой, — Хэвон задрал рукав белой рубашки, показывая глубокий резец шрама. — На тебе нет кровавой метки. Но ты и не человек, потому что видишь мёртвых. У обычных людей нет даров. Кто ты?
Донхун растерянно молчал.
— Отвечай! — не выдерживал Хэвон. Сократил между ними расстояние в один шаг и схватил Донхуна за грудки. — Кто ты?!
— Да, не знаю я! — на глазах Донхуна выступили слёзы. — Меня пугают мертвецы и какая-то неведомая сила сжирает изнутри. Всё тело в язвах.
Донхун кричал так болезненно и отчаянно, будто и впрямь говорил правду. А до этого так уверенно строил из себя героя. Хотя был таким же, как и шестилетний Хэвон — обречённым ребёнком. Мать так радовалась, когда узнала, что в её сына вселился Дух. И с таким же лицом убила в нём человека.
Счастливой жизни он лишился ещё в утробе матери. В шесть лет — последних крупиц человечности. В тринадцать чуть не потерял разум. В семнадцать должен уничтожить человеческую душу в другом человеке. И стать наставником-убийцей, как его мать. Как все ведьмы.
Хэвон растерялся, заметив кровавую слезу на щеке Донхуна.
— Твоя матушка сказала, что это какой-то Дух и если я его не приму, он меня сожрёт. Что только став ведьмой, я останусь жив. Помоги! — мальчишка жалобно умолял и трясся в его руках.
Дух уже сидит в нём, требует крови и медленно умерщвляет.
Хэвон ненавидел жизнь ведьм всем нутром. Тогда и сейчас.
Отпихнув от себя Донхуна, Хэвон подошёл к краю крыльца. Посмотрёл на небо:
— Через три дня полнолуние. Шабаш собирается в лесу, — его взгляд потяжелел и помрачнел: — Место найдёшь сам.
— Но…
— Дух приведёт. Он определяет место. Пошли в дом, — он развернулся и открыл дверь.
Два насквозь мокрых тела вошли в холодную комнату. Через дверной проём ворвался ветер и потушил все свечи. Хэвон приложил немалые усилия, чтобы закрыть дверь. Та захлопнулась так, что застонали стены. Где-то с глухим хрустом отвалилась штукатурка. Пустые вазы и горшки покачивались на стеллажах. На окнах чуть не треснуло стекло.
Они развесили мокрую одежду на дверях. Обмотались дырявыми пледами. Устроились в углу на пыльных подушках, где в коробке спал чёрный кот. Зажгли толстые свечи, найденные в глубинах дома. Обложились сухоцветами, ритуальными кинжалами, старинными книгами, разноцветными амулетами, талисманами и оберегами. И долго-долго разговаривали о коварных ведьмах из прошлых поколений и бессмертной магии. О кровожадных духах и всеобщем веселье на шабашах. О вредных конфетах и бескрайнем космосе, что полюбили сломанными душами.
Магия и есть космос. А вредная конфета — жизнь.
Обречённые дети просто хотели жить.
***
По возвращению в приют на следующее утро, Хэвон не смог избежать наказания. Не потому, что за него боялись воспитатели, а потому что хотели поиздеваться. Весь оставшийся месяц, ему нужно драить после школы кухню и столовую.