— Здравствуйте, деточки, — тонким голосом произнесла она. — Так это вы Митенькина невеста? — Она сквозь очки внимательно посмотрела на Настю, и девушка прочитала в ее взгляде неподдельную жалость. — Ну надо же, что творится, совсем еще ребенок, а замуж собралась. Тебе бы еще в куклы играть, — она незаметно перешла на «ты» и заговорила с Настей, как со своей непослушной внучкой, — а ты хочешь на себя такой хомут надеть! Да я и сама такая же была, выскочила замуж в семнадцать лет, потом мучилась, пока муж от пьянства Богу душу не отдал. Ой, что я говорю, — спохватилась тетя Таня, — вы, девчонки, не слушайте меня. Ну как там Митенька? Все болеет? Мне Вика рассказала, как это случилось. Я прямо возмущена. Радикулит — это страшное дело, но я знаю одно верное средство, мне очень помогло. Надо натереть его нутряным салом. Вот завтра приходи ко мне, я принесу тебе баночку. Вообще-то я для себя ее берегла, но для Митеньки мне ничего не жалко, — тараторила старушка, — очень я его люблю. Такой у него голос прекрасный, ему бы в оперу, в Мариинском театре петь, вот что значит, когда у человека нужных связей нет…
— Тетя Таня, — Вероника, не выдержав, перебила ее, — нам надо Насте костюм подобрать.
— Ой, девочки, милые, что-то я совсем заболталась, — спохватилась тетя Таня, — конечно, сейчас посмотрим.
Непрестанно бормоча себе что-то под нос, тетя Таня сняла с Насти мерку. Потом она покопалась в огромном сундуке и извлекла оттуда пышный черный парик. Она бесцеремонно выколотила из него облако театральной пыли и вручила Насте.
— Бери, девочка, — сказала она, — это старая, прочная вещь. Раньше парики умели делать, не то что сейчас. Сейчас парик три раза наденешь, посмотришь, а у него уже плешь. Ты, девочка, приходи через три дня на примерку. Мы из тебе такую цыганку сделаем, можно сразу на Витебский вокзал идти гадать, настоящие цыганки не отличат, за свою примут.
Тетя Таня оказалась права. Она позвала на помощь гримершу, такую же ветераншу кулис, как и она сама. Старанием двух этих старушек Настя, в джинсах выглядевшая подростком неопределенного пола, превратилась в жгучую роковую брюнетку. Пышный черный парик и яркий грим неузнаваемо изменили ее внешность. А костюм только подчеркнул эти метаморфозы.
Тетя Таня приготовила ей ярко-желтое шелковое платье с широченной юбкой, расходящейся воланами и расшитой по подолу алыми цветами. Рукава тоже были очень широкими, с разрезами, обнажающими руки по всей длине. Поверх платья надевалась коротенькая облегающая алая жилетка на шнуровке, расшитая бисером и стразами. Тонкую талию Настя туго затянула черным кушаком из плотной ткани, выгодно подчеркивающей яркость платья.
Когда Настя, переодетая и загримированная, впервые посмотрела на себя в зеркало, она ахнула от изумления и восторга. Перед ней стоял ее идеал, воплощение праздника и игры. Только теперь, в этом наряде, Настя почувствовала, что становится самой собой, что только на сцене будет проходить ее настоящая жизнь. Ей даже показалось, что из зеркала в гримерной на нее смотрит ее истинное лицо. Настю ничуть не смутило, что из-за обилия грима это лицо было больше похоже на карнавальную маску.
На очередную репетицию Белов велел явиться в костюмах. Настин сценический имидж произвел настоящий фурор. Мужчины и те восхищенно ахали, щупали ткань ее платья, а Санек даже пытался отобрать у Насти и примерить парик, за что получил по рукам.
На этой репетиции Настя пела бесподобно. У всех, в том числе и у нее самой, сложилось впечатление, что костюм и грим вдохнули в нее новые силы и ее вокальное дарование раскрылось во всей полноте. Теперь уже никто не сомневался, что она станет настоящим украшением ансамбля.
После репетиции Настю поджидал Сережа, новый солист, принятый в ансамбль одновременно с ней. Был он высокий, со светлыми прямыми волосами, совершенно не подходившими к образу цыганского певца. Неизменным атрибутом Сережиного костюма была широкополая черная шляпа, которую он надвигал низко, на самый лоб.
Всю репетицию Настя с беспокойной ревностью следила за новым солистом. Ведь он пришел на место Дмитрия, и не только Настя, но и все артисты ансамбля невольно сравнивали их. У Сережи был тенор, причем сперва казалось, что его голос даже сильнее, чем у Дмитрия. Но потом Настя поняла, что сила — это не самое главное качество голоса. Сережа пел чересчур однообразно и совсем неинтересно. Казалось, что он раз и навсегда выбрал манеру пения, сладкую, типично ресторанную, и не позволял себе никогда отклоняться от нее. Впрочем, в цыганском ансамбле именно так и нужно было петь. Ведь все попытки Дмитрия как-то расширить свой голосовой диапазон, выйти за узкие рамки жанра не находили отклика ни у кого из его коллег. Сам Белов не раз советовал Дмитрию не валять дурака, не выпендриваться, а петь так, как это делали до него тысячи мнимых цыган в рубахах из искусственного шелка.