Карта дней

– Ха-ха, очень смешно. Думаю, ты заметил, что у каждой имбрины есть свой альбом со снимками, а в правительстве – целое министерство, которое нас фотографирует и составляет каталоги. Каждый третий странный полагает себя непризнанным гением фотографии… хотя большинство даже собственные ноги сфотографировать не в состоянии. Ну-ка, помоги мне вот с этим.

Она засунула ладони под один край увеличителя, а я – под другой (он оказался на удивление тяжелым), и мы вместе водрузили его на доску, которую она положила поперек ванны.

– И почему это так? – до сих пор я об этом не задумывался, но в целом это довольно странно: зачем бы людям, проживающим снова и снова один и тот же день, еще и фиксировать его на пленке?

– Нормальные люди веками пытались нас извести. Думаю, фотография – это такой способ привязать себя к месту. Доказать, что мы здесь были, и что мы – совсем не монстры, которых они из нас сделали.

– Да, – кивнул я. – Вполне логично.

Зажужжал таймер для варки яиц. Эмма подхватила с бачка канистру, открутила крышку и вылила в раковину струю какой-то химии, потом достала оттуда пластиковую катушку, размотала с нее моток негатива длиной со свою руку, отжала двумя пальцами и вывесила на леску, протянутую через душевую кабину.

– Но сейчас, когда мы в настоящем, все по-другому, – сказала она. – Я становлюсь старше, и в первый раз на моей памяти каждый из прожитых дней – единственный, и я никогда больше в него не вернусь. Поэтому я намерена каждый день делать хотя бы по одному снимку, чтобы потом его вспомнить. Даже если он был не очень хорошим.

– А я думаю, ты очень здорово фотографируешь, – сказал я. – Тот кадр, где люди идут по лестнице вниз, к пляжу, – ты прислала мне его тем летом, помнишь? Он был ужасно красивый.

– Правда? Спасибо.

Она редко чего-нибудь стеснялась. Мне ее застенчивость казалась совершенно очаровательной.

– Ну, раз тебе правда интересно… Я тут проявляла кое-какие пленки, которые наснимала за последние недели.

Она протянула руку и сняла фотографию с проволоки.

– Это странное ополчение, – она подала картинку мне: та была еще влажная. – Они засыпают дыру на том месте, где был дом Каула. Работали целую вечность по двадцать четыре часа. Ужасно много мусора.

На фото шеренга людей в униформе стоит на краю глубокой дыры, лопатами кидая внутрь щебень.

– А это мисс Эс, – она протянула мне следующий отпечаток. – Она не любит, когда ее фотографируют, так что пришлось ловить ее со спины.

На картинке мисс Сапсан в черном платье и черной шляпке шла к черным воротам.

– Как на похороны собралась, – прокомментировал я.

– Мы все ходили на похороны. Несколько недель после твоего ухода они были почти каждый день. Похороны странных, погибших во время налетов пустóт.

– Представить не могу, каково это: ходить на похороны каждый день. Должно быть, ужасно.

– Да.

Она сказала, что ей нужно проявить еще несколько пленок.

– Можно я посмотрю? – спросил я.

– Если не боишься химических запахов. У некоторых от них голова болит.

И она начала дальше возиться с увеличителем.

– А почему ты цифровой камерой не пользуешься? – спросил я. – Было бы гораздо проще.

– Это вроде твоего компьютерного телефона?

– Ну да, – сказал я и, внезапно вспомнив, снова проверил его.

Пропущенных звонков не было.

– Тогда в большинстве петель она просто не сработает, – сказала Эмма. – Как и твой компьютер, и телефон. Зато вот эта старая кляча, – она подняла складную камеру, – может отправиться куда угодно. О’кей, закрывай дверь.

Я захлопнул дверь. Она включила красный свет и выключила белый, верхний. Мы почти погрузились во тьму. Два человека в такой крошечной комнатушке – места было так мало, что не толкаться в процессе работы оказалось трудновато.

Для проявления фотопленок нужно много ждать и точно отмерять время. Каждые сорок пять секунд Эмма то взбалтывала одну из емкостей, то наливала в нее какие-то составы, то выливала, то вывешивала готовые негативы на просушку. В промежутках делать было нечего – только ждать. Ждать и целоваться в уголке тесной и освещенной красным ванной. Наш первый сорокапятисекундный поцелуй был пробным, легким, для разогрева. Второй на него уже был не слишком похож. На третьем мы уронили поддон с химикатами, а дальше уже совсем забили на яичный таймер. Уверен, нам удалось загубить как минимум одну пленку.

А потом у меня зазвонил телефон.

Я выпустил Эмму и выхватил его из кармана. На экране светилось: «Неизвестный абонент». Я нажал ответ.

– Да?

– Слушай внимательно, – сказал на другом конце провода все тот же угрюмый голос. – Обычное место Эйба, ровно в девять. Сядешь на его диван. Закажешь то же, что и он.

– Вы хотите… встретиться со мной?

– И приходи один.

Он нажал отбой.

Я опустил телефон.

– Быстро вы поговорили, – заметила Эмма. – И?

– И у нас встреча.

* * *