Картахена

На самом деле курить можно и на пляже, просто я не могу смотреть на раздетого инженера. Меня тошнит от стариков, старых стен, старой мебели и застарелой ярости, которой я переполнена, а выплеснуть никак не могу.

На кого я могла бы смотреть не отрываясь, так это на Садовника. Не было такого дня, чтобы, встретив этого человека, я не испытала тихого пузырящегося восторга, он плескался у меня в горле, будто ледяной лимонад. Я всегда любовалась Садовником. Даже теперь, когда подозреваю его в убийстве.

Я потратила столько недель на поиски улик и размышления, а нужно было сделать простую вещь: последить за тем, кто больше всего подходит на роль убийцы. Если бы я не отпихивалась от этой мысли руками и ногами, то мое расследование свернуло бы на другую дорогу еще в апреле, когда я вспомнила, где видела Садовника раньше.

На поляне возле сгоревшей часовни — вот где. В июне девяносто девятого года, во вторник. Я точно помню дату, потому что в понедельник был день провозглашения Республики и мы с мамой смотрели на кухне репортаж из Рима. Военный парад медленно двигался по проспекту Императорских форумов — под хриплые крики и барабанную дробь, — а над толпой висело облако красно-бело-зеленого конфетти.

В тот день, когда я увидела Садовника в первый раз, мы с братом стояли на поляне в парке «Бриатико» и смотрели, как пожарные заливают угли из желтого шланга. Солнце стояло еще высоко, и вода над шлангом качалась радужным веером. Мы решили, что дома ничего не скажем, а потом пошли к нашему выходу — скрытой кустом страстоцвета дыре в северной стене усадьбы. Не успев еще свернуть на аллею, мы столкнулись с растрепанным парнем, который быстро шел к часовне, прижимая к груди бумажный пакет из лавки, из пакета торчали чиабатта и горлышко бутылки. Увидев нас, парень остановился и спросил, что случилось там, на поляне.

Мы молча уставились на него. Пепелище виднелось в просвете между деревьями, а пожарную машину, разворотившую половину аллеи, нельзя было не заметить, но он все-таки спросил:

— Что случилось? Там все дотла сгорело?

Он сказал perso — пропало вместо bruciato

— сгорело, но я и так поняла, что он не местный. У него был вид заблудившегося англичанина. Потом он спросил:

— Вы не видели тут девушку с рюкзаком и блокнотом для рисования? Она могла быть поблизости. У нее много маленьких косичек и синее платье с белыми полосами.

Я открыла рот, чтобы сказать, что мы ничего не знаем, но тут Бри толкнул меня локтем и спокойно сказал, что девушка пошла вниз, в деревню. Красивая девушка с блокнотом и рюкзаком. Спустилась вниз напрямик, через оливковые посадки. Полчаса тому назад.

Англичанин поднял брови и замер, пытаясь разобрать слова брата. Потом он положил свои покупки на землю и хотел спросить что-то еще, но брат сказал, что мы спешим, и потянул меня в аллею. Мы шли так быстро, как только могли, а потом посмотрели друг на друга и побежали.

* * *

Когда мы достигли поворота на Траяно, я остановилась и села на землю, новые сандалии стерли мне ноги в кровь.

— Ничего, пойдешь босиком, — сказал брат, опускаясь возле меня на колени.

Он расстегнул пряжки, стянул сандалии с моих ног и сунул их себе в задние карманы джинсов: левую в левый, а правую в правый. Я засмеялась и спросила его, правда ли, что девушка с косичками ушла в сторону гавани. Может, нам тоже пойти в порт и найти ее? Скажем, что они разминулись, что ее парень купил целую корзину еды и бегает по парку, расспрашивая прохожих. За это нам перепадет еще пара монет.

Брат поднялся на ноги и покачал головой:

— Никогда не лезь в чужие дела, Петручча. Я видел, как художница шла в сторону порта, размахивая блокнотом. Может, они поссорились, и она не хочет его видеть.

Как можно не хотеть видеть такого красавца, думала я, плетясь босиком по острой гальке, когда я вырасту, у меня будет такой парень, как мой брат, и такой парень, как дружок художницы.

Итак, в тот день, на пожарище, я встретила его, Садовника. Он соврал мне, когда сказал, что не бывал раньше в наших местах. Он шел из деревни в усадьбу с продуктами в бумажном пакете, и ему явно не пришлось пробираться через дыру в стене. Значит, он был гостем Стефании. Приехал к ней со своей подругой. Зачем же ему было это скрывать?

Человек, достойно гостивший в поместье еще при жизни старой хозяйки, приезжает снова и устраивается на сезонную работу как бродячий музыкант. Кому придет в голову вести себя так, если не лазутчику с вражеской стороны?

Каким могло быть имя ребенка, если мать у него была англичанка, а отец и вовсе знать его не хотел? Раз уж Стефания оплатила крестины и даже наняла фотографа, значит, она хотела участвовать в судьбе ребенка, хотя бы поначалу. И пожелала крестить его по греческому обычаю. Так что имя тоже могло быть греческим. В то утро, когда я проснулась в его жилище, я посмотрела время на его ручных часах: на обратной стороне корпуса есть гравировка, инициалы КР.