Картахена

Мать Петры могла бы сойти за англичанку, думал я, возвращаясь ни с чем в богадельню, в ней нет ничего южного, местного — ни мелких черт, ни порывистых движений, ни шелковичных теней под глазами. Такую женщину можно увидеть в лондонской кинохронике времен Второй мировой: впалые скулы, фетровая шляпка надвинута на выгнутую бровь, подрисованные бежевым гримом чулки, лопатки сведены в ожидании воздушного налета, на туфлях черная мягкая пыль или известковый порошок.

Петра

В тот день, когда Ли Сопра утонул, на гостиничном пляже ни души не было, а на бесплатном, за обломком скалы, маячил Дуче в своих обвислых трусах, махал руками и бормотал что-то угрожающее. Дуче, это я его так прозвала. На самом деле это просто худыш без имени, коротконогий и страшно волосатый, вечно он стоит на камне и принимает разные позы, особенно любит руку вытянуть и гордо осматриваться.

С тех пор как на берегу разбили школьный палаточный лагерь, Дуче стал появляться чаще, дети угощают его печеньем, будто пса. Печенье бросают прямо с уступа, на котором стоит кухонная палатка, мама говорила, что там есть казан для риса и плита, которая топится углем. От школьников много шума и грязи, я слышала, как постояльцы жаловались на музыку, которую в ясные ночи слышно даже в отеле. Маленький пляж, на который дети спускаются, прыгая по камням, будто веслоногие лягушки, уже завален обертками от мороженого и апельсиновой кожурой. Ладно, зато нашим деревенским теткам есть где подработать.

У волнолома я встретила китаянку, и дальше мы пошли вместе, через парк. Она сказала, что за апрель получила пару записок от хозяйки, где та утверждает, что дважды застала массажный салон пустым, а у дверей обнаружила недовольных пациентов. Эти записки обычно немногословны, потому что дело не в тексте, а в самом факте получения, вроде черной метки у пиратов. Только у нас они голубые.

— Иногда я не высыпаюсь, — сказала китаянка мрачно, — вот и приходится днем наскоро прилечь где ни попадя. Угораздило же вдову заявиться в это самое время!

Когда мы подходили к отелю, то наткнулись на двух позитанцев, что промышляют на паркинге: открывают машины пляжников, кошельки потрошат и подкидывают потом в железную урну — кошельков в ней бывает не меньше, чем трески в рыбацкой корзине. Позитанцы протрусили мимо нас с озабоченным видом, один из них произнес uomo annegato! утопленник!

 — и тут меня кольнуло тревожное предчувствие, я даже остановилась. Левую ягодицу будто крапивой хлестнули.

Мы с китаянкой только подходили к аллее, как уже ясно стало, что случилась какая-то дрянь. На паркинге толпился народ, по газону ходили полицейские в форме, на лужайке перед главным входом стояли санитарные носилки, а на носилках лежал мертвец, это я сразу поняла. Мертвецы лежат не так, как живые, они похожи на фигурки воинов, которые до сих пор находят в траянских склепах. Когда мы подошли поближе, меня заметил фельдшер Нёки и заорал, не стесняясь полицейских:

— Смотри-ка, на нем куртка, как у нашего капитана, красная ветровка с медведем, да что куртка, это же сам Ли Сопра и есть!

— Не может этого быть.

— Да говорю тебе, это он, Петра! — Он вытянул шею и сморщился. — А задница у него крепкая, как у молодого, выглядит даже лучше, чем лицо. Кой черт понес его купаться в такую погоду?

Кроме куртки, на теле ничего не было, море стянуло с человека штаны и ботинки, а куртка была завязана шнурками у подбородка и удержалась. Мертвец лежал ничком, он казался неестественно белым и длинным, наверное, море долго его полоскало, вытянуло все краски и расплющило, будто крабовый панцирь. Комиссар, что стоял у машины с мигалкой, заметил меня и знаком велел подойти. Нёки пошел было следом, но передумал и повернул к себе в амбулаторию, а мне комиссар сказал сурово:

— Где вас носит, сестра, почему на рабочем месте не сидите? Полный отель народу, а поговорить не с кем. У постояльцев провалы в памяти, администратор в городе, а кастелянша заперлась у себя и рыдает.

— А разве старшая сестра не здесь? — Я оглянулась и сразу ее увидела.

Пулия сидела на скамейке в парке, ее желтую вязаную кофту издалека видно: она ее поверх формы надевает, несмотря на запрет. У нас тут столько запретов, на всякий чих не наздравствуешься. Мне показалось, что Пулия плачет, но, подойдя поближе, я поняла, что она просто сидит, опустив голову. Я села рядом и стала гладить ее по спине.

— Кто из персонала отвечает за купание стариков? — Комиссар подошел к нам, сердитый и взъерошенный.

— Ну я, например… — Я продолжала гладить спину Пулии. — И что с того? Погибший купался один, нарушая правила, так что отель за него не отвечает. Он ходил в заброшенные туфовые каменоломни, там даже гулять опасно, не то что нырять. Вы ведь его в лагуне выловили, верно?