Картезианский развратник

Но мой дорогой выполнил свое обещание — он был там, настолько же влюбленный и нетерпеливый, насколько я была пунктуальной. Я была очень легко одета, стояла жара, к тому же еще накануне я заметила, что юбки и шейные косынки только мешают делу. Едва я увидела приоткрытую дверь, меня охватила радостная дрожь, и у меня хватило сил только шепнуть имя моего дорогого Мартена. Он тут же бросился ко мне в объятия, поцеловал меня, и я ответила ему со всей страстью, на которую была способна. Долгое время мы просто стояли, тесно прижавшись друг к другу, но, насладившись этими первыми проявлениями счастья, мы возжелали большего. Я потянулась к источнику своих наслаждений, он положил свою руку на то место, которое уже с нетерпением ожидало его. Он уже был готов, поэтому быстро разделся, соорудил из своей одежды ложе, и я легла на него. Два часа мы ублажали друг друга, экстаз следовал за экстазом, не оставляя нам времени даже передохнуть немного. Мы наслаждались друг другом, словно это был наш первый раз, или последний. Когда желание кипит в крови, даже не помышляешь о том, как поддерживать силы. И вот настал момент, когда ласки Мартена больше не вызывали во мне ответного отклика, и нам пришлось разойтись.

Мы наслаждались своим счастьем немногим больше месяца, включая и то время, когда нам по необходимости приходилось отдыхать друг от друга. Но даже когда я не могла видеть своего возлюбленного, я каждую минуту мечтала о нем, и благодаря приятным мыслям, наполнявшим меня любовным томлением, он все время был со мной. Ах, как же быстро пролетали блаженные ночи в объятиях моего Мартена, и как же медленно тянулись дни, когда мы были вынуждены держаться на расстоянии!

А теперь, Сюзон, ты должна поклясться, что не предашь меня и никогда не выдашь тайну, которую я собираюсь тебе открыть. О, Сюзон, как же опасны речи льстеца, заставляющие тебя отдаваться! Насколько велико было испытанное мною наслаждение, настолько же большую цену мне пришлось заплатить за последовавшие следом за ними переживания. Как же я раскаивалась в своей безоглядной влюбленности! Продолжение этой истории столь печально, что я не могу удержаться от слез при воспоминании о тех ужасных событиях.

— Но что же произошло? — спросила я.

— Я заметила, — проговорила Моник, — что ежемесячные истечения крови больше не приходят. Прошла неделя с того момента, как они должны были начаться, а их все не было. Я испугалась, ибо часто слышала, как говорили, что подобная задержка является признаком беременности. Кроме этого я страдала от тошноты и слабости. «Ах, — наконец воскликнула я, — это и правда произошло! О горе мне! Сомнений быть не может, я беременна!» И после этого горького признания, я разрыдалась.

— Вы были беременны? — удивилась я. — Но, дорогая Моник, как же вам удалось скрыть эту новость от посторонних глаз?

— Тогда я была просто убита горем, и даже не помышляла о последствиях. В произошедшем я винила Мартена, ведь это он меня обрюхатил. Но даже это открытие не помешало мне ходить на наши свидания, потому что хоть меня и обуревала тревога, любовь в моем сердце была еще сильнее, а обещание удовольствий все так же прочно сковывали мой рассудок. Что еще могло со мной произойти? Большего несчастья произойти уже не могло, что мне еще оставалось делать, как не утешаться?

Ночью, после того как Мартен несколько раз ублажил меня, продемонстрировав свою неувядающую любовь, он заметил мою печаль и почувствовал дрожь в моих руках, потому что, как стоило уняться любовной истоме, так мое сердце снова наполнялось тревогой. Он поспешил спросить, почему я такая грустная, и нежно посетовал на таинственность, которой я окутала свои горести.

— Ах, Мартен! — воскликнула я. — Любимый мой, ты потерял меня! И дело не в том, что моя любовь угасла, вовсе нет. Но теперь я ношу в себе свидетельство этой любви, которое и приводит меня в отчаяние: я беременна!

Он удивился, а потом так глубоко задумался, что я даже встревожилась. Мартен был единственным, на кого я могла положиться в этой ужасной ситуации, а он колебался. И что я должна была думать? Может быть, он хочет сбежать? — рассуждала я, подавленная его молчанием. — Может, он собирается бросить меня наедине с моим несчастьем. Ах, как бы то ни было, я предпочитаю умереть от любви, нежели от ненависти! У меня на глаза навернулись слезы, и Мартен это заметил. Ах, каким нежным и заботливым он был в тот миг! Я-то боялась, что он предаст меня, думала, что он планирует избавиться от моей любви, а оказывается он все это время размышлял над тем, как осушить мои слезы, устранив их причину.