Картина Черного человека

— Так вот, сам же ты сказал — это не картина, а мазня. Я и подумал — кто будет вставлять такую мазню в хорошую раму? Потом я посмотрел на холст — он старый, можешь сам посмотреть. Может, лет пятьдесят, а может, и больше. Наконец, проверил краску — она совсем новая. Может, день-два, как рисовали. Так вот, тут я и догадался…

Дауд сделал театральную паузу и продолжил:

— Мой родственник — не буду его называть, но он большой человек — хотел спрятать дорогие картины. И велел мне поверх них намалевать какую-нибудь ерунду. Я так и сделал. Где букет цветов нарисовал, где куст сирени, где речку. И никто на эти картины не посмотрел. А потом, когда опасность прошла, я верхний слой смыл, и картины стали как были… а может, даже еще лучше…

— То есть ты хочешь сказать…

— Он хочет сказать, дорогой, — подхватил усатый, — что под этой мазней твоя картина. Эти неверные хотели ее спрятать и сделали хитро — одну картину поверх другой!

Усатый с законной гордостью взглянул на племянника и проговорил:

— Видишь, какой умный? А ты спрашивал, зачем я его с собой взял! Я бы сам ни за что не догадался!

— Ну, может, и так…

— Точно так! Видишь, какой у меня умный племянник?

— Ну, тогда ему и карты в руки. Пускай сейчас отмоет эту мазню. Если там и правда моя картина — мы это увидим.

— Твоя, твоя, можешь не сомневаться! И денежки можешь приготовить, которые обещал!

— Сначала пусть отмоет!

— Правильно, дорогой, так и сделаем! Мы и растворитель с собой принесли, чтобы очистить картину! Можешь не сомневаться — Дауд все сделает в лучшем виде!

— Ну ладно — приступай!

Молодой парень огляделся, поставил стул поближе к свету и установил на него картину. Потом достал из одного кармана упаковку грубой серой ваты, из другого — бутылку растворителя.

Обмакнул вату в растворитель.

В комнате резко и неприятно запахло.

Парень принялся осторожно, плавными круговыми движениями смывать слой краски с картины.

Постепенно исчезли квадратные апельсины, затем — глиняный кувшин…

Из-под ученической мазни начала понемногу проступать другая картина.

Сначала появился высокий выпуклый лоб, затем начали проступать густые, темные с сединой волосы…

— Видишь, дорогой, — бормотал усатый абрек, заглядывая через плечо племянника, — видишь, там точно другая картина!

— Другая-то она другая, да только какая-то не такая… там вроде мужик какой-то…

— Ты подожди, дорогой! Дауд еще не закончил. Вот когда он все смоет, тогда увидишь — это точно твоя картина!

Парень продолжал медленно, сантиметр за сантиметром очищать холст. Теперь на нем отчетливо проступало лицо с густой окладистой бородой…

Еще несколько минут — и Дауд очистил всю картину.

— Это что за рожа? — злобно прошипел хозяин подвала.

С холста на всех троих строго смотрел человек с пышной темной с проседью шевелюрой и густой бородой, который вполне мог бы рекламировать средство для отращивания волос.

Человек, выросший в другое время и в другом месте, легко узнал бы в этом человеке автора бессмертного «Капитала», вождя мирового пролетариата Карла Маркса.

Субтильная старушка Констанция Теодоровна много лет назад заведовала клубом коммунальных работников, в котором висело много портретов основоположников марксизма-ленинизма. Эти портреты за ненадобностью отправили в кладовку, и когда Констанция увлеклась живописью, она использовала их для своих работ. Потому что за чистые холсты приходилось платить деньги, бесплатно полагался один холст в месяц. А Констанции Теодоровне хотелось писать и писать; когда она брала в руки кисть, ее одолевал такой приступ вдохновения, что терпеть не было никакой возможности.

Так что она потихоньку брала портреты классиков марксизма-ленинизма — чего же добру-то пропадать. Загрунтует дома холст и несет в студию, Глеб и не знал ничего.

— Знакомый мужик, — неуверенно проговорил старший абрек. — Где-то я его видел… а, точно, вспомнил — это Яков Миронович, директор второй швейной фабрики у нас в Нальчике. Я его видел на свадьбе, когда он свою дочку выдавал за заместителя прокурора…

— Что вы мне суете своего Якова Мироновича! — вызверился хозяин подвала. — Проваливайте отсюда, и чтобы через пять минут духу вашего здесь не было!

— А деньги? — неуверенно заикнулся усатый.

— Тебе еще деньги? — Человек за столом грозно скрипнул зубами, а потом щелкнул пальцами.

Тут же у него за спиной открылась неприметная дверца, и в комнату вбежал большой поджарый угольно-черный пес. Он преданно взглянул на хозяина, затем перевел взгляд на гостей, оскалил страшную пасть и тихо, но страшно зарычал.

— Не… не надо никаких денег! — проблеял старший абрек.

— Люцифер, проводи гостей! — приказал псу хозяин.

Пес медленно двинулся вперед. Из его пасти капала слюна.

Абреки попятились и отступили к двери.

Пес зарычал громче — и они мгновенно исчезли, как последний снег под жаркими лучами майского солнца.

Оставшись один, хозяин пса схватил картину и с размаху жахнул ее об стол. Картина вывалилась из рамы и упала на пол.

— Черт! — закричал человек. — Черт, черт, черт!