Картинные девушки. Музы и художники: от Рафаэля до Пикассо

Красавицей Галю назвать было трудно, но она в этом и не нуждалась, она сама про себя всё прекрасно понимала. Как всякая любимая родителями девочка (а отчим особенно выделял Галю из всех детей, даже ходили слухи, что он был её родным отцом), она обладала несокрушимой уверенностью в своей притягательности, неотразимости, исключительности. Чёрные – как у испанки! – глаза. Славянские скулы. Роскошные волосы. Соразмерная фигура. Острый ум. Этого было вполне достаточно, чтобы покорить любого мужчину, который покажется ей интересным.

Училась Галя превосходно, обладала отличной памятью и цепкой восприимчивостью. Любила читать, предпочитала всем другим авторам Достоевского. А вот здоровье имела слабое, и родители опасались, как бы с возрастом не стало хуже. Один из докторов определил у юной Гали начальную стадию чахотки и посоветовал отправить на лечение в Швейцарию. Горный воздух и строгий режим тамошних санаториев творили чудеса. Отчим без сожалений расстался с крупной суммой, которую требовала поездка в кантон Граубюнден, и зимой 1913 года Галя Дьяконова отправилась в путешествие, определившее её судьбу

Мальчик из Парижа

Она путешествовала одна. Без матери, сестры или компаньонки бесстрашно пустилась в долгий зимний путь со многими пересадками из России в Швейцарию. Для девицы восемнадцати лет это был смелый поступок, граничащий со скандальным поведением. Но ей никто не мог навязать свою компанию, если она того не желала, к тому же отношения с матерью у Гали сложились непростые: слишком уж своенравным был характер девушки. Говорили, что на перроне, прощаясь, рыдала только мама, а дочь не проронила и слезинки.

12 января 1913 года она вышла из поезда на станции Давос-Плац и села в автомобиль, который повёз её в заснеженные Альпы. Там в горах, на высоте 1700 м, располагался санаторий Клавадель, где Галю ждала новая, ужасно скучная и полная ограничений больничная жизнь. Солнечные ванны, приём лекарств, тщательное соблюдение режима, отсутствие волнений – всё это подходит скорее немощным старикам, чем юной, полной сил и энергии девушке. Но Галя стремилась победить свою болезнь и потому решилась на добровольное заточение. Она хорошо знала немецкий, проблем с общением у неё не было, вот только общаться здесь практически не с кем… Ну не болячки же обсуждать со стариками, в самом деле!

В санатории Галю быстро сочли смутьянкой, и не из-за русского происхождения, а потому, что она не давала другим спокойно лежать на террасе в целебном свете солнечных лучей. Болтала, нарушала спокойствие, вносила беспорядок в размеренную жизнь, столь дорогую швейцарцам. Привезла с собой православные иконы, чем тоже неприятно удивила европейцев. Медсёстры в конце концов разрешили ей читать во время лечения – с книгами Галя успокаивалась и не мешала другим. А потом на одной из процедур рядом с ней оказался семнадцатилетний парижанин по имени Эжен Эмиль Поль Грендель. Он, только представьте себе, жил в санатории вместе с матушкой, не желавшей отпустить своего драгоценного «Жежена» от юбки дальше чем на метр.

Галя старше Эжена на пару лет (летом ей исполнится девятнадцать), но по сравнению с ним она и выглядит, и чувствует себя взрослой девушкой. Эжен – длинный, худой, с совершенно детской физиономией, но у Гали есть внутренний компас высокой точности, и стрелка его трепещет, указывая на парижского мальчика. Чтобы сделать первый шаг к знакомству, она рисует, как умеет, его портрет – и завязываются отношения, и вспыхивают чувства, и приходит любовь… Если бы во всех швейцарских санаториях существовали раздельные отделения, мужские и женские, культура XX века недосчиталась бы многих шедевров…

Родной язык Эжена Галя знает неплохо – зря, что ли, у Гомбергов работала швейцарка Жюстин, с которой они говорили по-французски! Неплохо, но не идеально. Для свободного изъяснения мыслей требуется отшлифовать познания, и она берётся за дело со всей своей энергией. Болезнь, говорите? О болезни она давно не вспоминает, скучнейшие декорации Клаваделя обратились сказочными чертогами первой любви.

А вот мать Эжена вовсе не в восторге и подозревает «эту русскую» в корыстных помыслах: не иначе как зарится на наследство мальчика, ведь отец его первым в своей семье сколотил состояние! Мать ревнует и сердится, но это как минимум бессмысленно – вставать на пути у Гали, которая уже сделала выбор. И между прочим, она уже не «Галя», а «Гала», ударение на второй слог, в переводе с французского – «праздник». Так звал её Эжен, так отныне называла себя она сама.

За долгие месяцы в Клаваделе Галу ни разу не навестил никто из родных. Из дома приходили письма, читались не без интереса, но в целом равнодушно. Новая жизнь захватила Галу всецело: ей всего девятнадцать лет, она почти здорова, счастливо влюблена, и её избранник, представьте, поэт!