Карты четырех царств.

— Ош Куботх в старости был бы столь же безутешен, как ты… если бы не внук. Ош Бара не желает помнить имя рода Геза, он ушёл из богатого дома отца. Похоронил деда и ушёл. Баре нет шестнадцати, в кошеле у него два медяка, подобранные в порту, а в голове — колючие заросли глупой наивности. Я выиграл нечестный бой, и вот твоя неизбежная казнь: прими Бару внуком и учеником.

— У тебя точно новое имя, — задумался старик.

Вервр нащупал морщинистую ладонь с неизгладимыми мозолями от рукояти клинка — и провёл ею по своему лицу. Ощутил, как дрогнули пальцы, минуя пустые глазницы.

— На двоих у нас пара глаз и никакого понимания, когда начнёт светать. Соглашайся, старый дурак. Я отдал росток книги городов синему нобу Эмину, внуку того Ана, которого ты помнишь по своей юности… Ты ведь помнишь его! Еще бы, ты и хэш Лофр, вы вдвоем отбили его у людишек из свиты Рэкста. Без надёжного алого за спиной наследник того Ана, умник Эмин, сдохнет, не взрастив книгу! Тогда вина повиснет камнем на твоей шее, даже и посмертно… Собери вещи, если есть. Я оттащу тебя к месту казни.

— На спине, по южному обычаю? — оживился старик.

— Ну, если тебе так хочется.

— Да. Разок ещё попробую удушить, — задумался старик, приходя в отличное настроение. Медленно, неловко поднялся, побрёл к лачуге, жалуясь себе же, что палка сломана и подмоги больной ноге нет. Споткнулся, замер. — Эй, как ты живёшь, помня всё, бывший раб?

— Так и живу.

— Жуткая штука бессмертие, а, бес?

Старик зашаркал дальше, кряхтя и приволакивая больную нону. Вервр посидел, скаля зубы и ощущая боль глубоко внутри, под рёбрами. Постепенно стало чуть легче. Вервр обернулся к морю и подставил лицо ветру, слушая перебранку сытых чаек за скалами, у края кипучего порта.

— Возвращайся, крапивная дурочка, — прошептал вервр, бережно укладывая слова на ветер. — Возвращайся спокойно. Я снова не трону твоих наглых кроликов. Я бес, и ты меня прогнала. Белые жестоки, как и алые… Но хуже всех наследник атлов, Клог хэш Ул. Если я убью его, он не узнает такой вот боли. Если не убью, не утолю гнев. Вот же мерзость!

Старик покинул лачугу, собрав ничтожное своё имущество в тканевый узелок. Вервр подошёл, сел, подставил спину. Жилистая рука немедленно взяла горло в захват. Пришлось напрягать мышцы, старику игра показалась забавной, пусть и утомительной.

Удаляясь от моря, вервр улыбался спокойнее, мягче. В душе не осталось жажды ломать спины — ни князю, ни его людишкам, ни даже потному графу Нуфу… Сегодня вервр мог возвращаться к малышке с полным правом: на руках нет крови. Ана обрадуется, повиснет на шее, лёгкая и тёплая… Странно подумать: вначале он полагал её обузой. Так и сказал деду Ясе, и старый всплакнул, огорчившись.

— Пойдём на восток, к горам, — задумался вервр, выбирая дорогу и уже ощущая, как жажда странствий кружит голову. — Или на север? Или…

Он шагал всё быстрее. В Корфе его, как пленный парусник на мелкой воде бухты, держал лишь один последний якорь: желание проверить, будет ли в покое крапивная дурочка, когда вернётся. Странно думать о подобном, но не думать — не получается.

— Шэд, — позвал вервр, чтобы ещё разок вслух назвать дорогое имя. — Шэд, это для тебя.

Он уже слышал звуки знакомых голосов и шипение стали: Бара добыл-таки свой фамильный клинок из зеркала вод и до сих пор не мог убрать в ножны, не налюбовавшись. И налюбоваться тоже не мог.

— Дети, — пробормотал вервр. — Ненавижу опеку. Как они смеют…

Его уже заметили, к нему уже бежали, хохоча и размахивая руками. О нем думали, за него переживали, его ждали. Не так и плохо быть парусником, игрушкой ветра, пока у тебя есть свой порт.

Путь Ула. Допрос с пристрастием

— Туда, — рука Леса дрогнула. — Приказ: иди один.

— Ну и жизнь у вас! На всё есть правила, небось и радоваться следует в указанное время, — Ул глядел на сгорбленные плечи провожатого и ощущал тянущую боль в душе. — Эй, выше нос! Я сам лезу, куда не лазают так называемые умные люди. И бесы тем более… Я лезу, и не по приказу! Ну, в чем твоя вина? Вот не привёл бы, стал бы палкой в колёсах, о деревянный альв на негнущихся ногах. А так ты… бобовый росток, вяленький. Знаешь сказочку про росток до неба?

Лес попытался улыбнуться, но лучше б и не пробовал. От переживаний он такой сухой, не кожа — кора столетняя… Губа сразу треснула. Если приглядеться, кровь у альва густая, почти коричневая. И пахнет она смолисто, терпко — кровь второго царства.

— Ты совсем никого не умеешь… возненавидеть? Хотя бы счесть слишком опасным? — шепнул Лес, уставясь в землю, будто взгляд тяжелее камня.

— Я везучий, пока что не встречал таких, которые «совсем никто». А ты не жди меня тут. Побудь у Мастера О, твои цветы подросли, позаботься о них.

— Ты… ты возвращайся, — окончательно жалко выдавил Лес.