Карты четырех царств.

— Похвальная наивность.

Мастер рассыпался, сочтя разговор завершенным. Лес метнулся в комнату и навис над исчезающей кучкой песка.

— Моё болотце, — жалобно упрекнул он.

— Пригляжу, — прошелестело последнее напутствие, переданное ветром.

Ул встал, отряхнул коленки, приятельски стукнул Леса по плечу.

— Идём, — он потянул Леса за рукав. — Нет, не скажу, куда. Пусть высшие хоть лопнут, а не скажу. Вот уж потеют, играя в угадайку.

Вдох. Шаг… и продолжающее его падение!

Обожжённые лёгкие, разъеденные глаза, истрёпанная, вмиг состарившаяся ткань одежды. Есть миры, куда входить непросто всякий раз, а не только — первый.

— Шэд! — закричал Ул, не жалея горящие лёгкие.

Он падал и крутился в облачной буре без просветов. Три кувырка — и Ул потерял понимание того, где низ и верх. Он цеплялся за локоть Леса так отчаянно, что скорее выдрал бы этот локоть, чем упустил.

— Шэ-эд! Шэ-э-эд!

Змейка-браслет скользнула по запястью, сжала руку плотнее — отозвалась. Тучу будто рассекли, и далеко внизу открылось бурливое, тёмное море. Оно стремительно приближалось, но Лес, как и прежде, успел выбросить вперёд руку… Томительное мгновение — и из пучины вынырнул пружинистый ком растений. В его середину и рухнули оба гостя Шэда. От удара ком несколько раз перевернулся, окуная обоих с головой и растворяя ткань одежд до состояния дырявой сеточки.

— Прекрасный мир, — отплевавшись и встряхнувшись, сообщил Лес.

Альв сел, покопался в недрах зарослей и добыл очередную пару рубах, придирчиво осмотрел и сорвал с одной листочек. Бросил её Улу, вторую натянул сам. Кожа альва после купания выглядела гладкой и глянцевой, коричнево-золотой. Глаза взблёскивали то зеленью, то янтарём. Волосы удлинились и летели по ветру, рассеивая едва заметную пыльцу… Лес рассмеялся, указал вдаль размашистым жестом. Ул не спешил посмотреть, куда велено, он пока потрясённо наблюдал приятеля — такого живого… до сего дня широкую улыбку на лице альва приходилось домысливать, ни разу не увидя!

Из волн, точно там, куда показал Лес, вырвалась голова змея. Рядом выросла вторая, и ещё, и ещё. Последняя явилась, держа в зубах растение-остров, созданное Лесом прошлый раз. Голова Шэда с размаху подбросила шар, другая отбила, третья поймала и отправила четвертой, а пятая подсекла и отняла…

— Не скучно ему… или — им? — задумался Ул, путаясь в том, считать Шэда единым или разделить хотя бы в игре на подобия.

— Шэд уникальный, — Лес глубоко склонился, совсем как недавно Ул перед Мастером. — Единое сознание и цивилизация, то и другое разом. И это всё, что о нем известно в точности.

— Надо больше упругости, — рядом вынырнула одна из голов Шэда, относительно небольшая, даже меньше нового острова. — Бросать неудобно, растрёпывается.

— Я уплотню, — кивнул Лес. — А размер? Вкус? Скорость роста… Я всё настрою.

— Обсудим, — сощурился Шэд, придвигая голову ближе, почти толкая носом альва.

— Нас слышат там? — Ул ткнул пальцем в бушующее небо.

— Нет… — язык Шэда раздвоился, вытянулся и стал очень тонким, приклеился к голове Леса возле обоих висков. — Совершенно нет.

— Лес, — Ул втиснулся между краем морды Шэда и альвом, восторженно взирающим на змея, — Лес, ты готов стать одиночкой? Ничего не обещаю, но хочу попробовать. У тебя простая карта. Я давно думаю… наверное, потому у меня и не получается рисовать светотени. Я думаю о другом. О рамке, если честно. Ты готов? Будет больно. И после… ты был в отчаянии, когда согласился войти в зал выбора и взял карту.

— Если бы я не хотел перемен, высшие уж точно отследили бы шаг в этот мир, — мгновенно высыхая и растрескиваясь всей кожей, выдохнул Лес. — Я больше не могу так… не могу исполнять. Даже став рабом, я ответственен за то, что делаю. Так я чувствую, но я лишён возможности отказаться, исправить и даже… извиниться. Я готов сгнить одиночкой, если не приму себя. Что бы ты ни задумал, делай.

— Тогда, — Ул прокашлялся и стал серьёзен. — Доставай карту!

Лес не возразил, не удивился. Лишь вспыхнул лихорадочной улыбкой, стоившей ему двух кровоточащих трещин на губах. Дрожащей рукой альв развёл ворот рубахи, коснулся груди слева — и протянул Улу ладонь с медленно прорастающей на ней картой, трепетной, как свежий осиновый лист. Ул дождался, когда лист расправится, и сорвал его — прямоугольный, с тонкой рамкой-прожилкой по контуру, с суетливым муравьём, совсем настоящим, бегающим вдоль рамки и не способным её пересечь…

Карта, ничуть не похожая на все прежние, что доводилось увидеть, повисла в воздухе, прилепилась к невидимому основанию. Ул добыл грифель Мастера О, затаил дыхание, всматриваясь, пробуя понять суть того, что определённо было — картиной. Вернее, крохотной частью, грубо выхваченной из цельного полотна и заключённой в рамку.

Сейчас Ул ликовал: он не бездарь, он усвоил уроки Мастера, и потому видит рисунок иначе. Карта столь же неполноценна, как попытки ученика-Ула создать шедевр, а не набросок или копию работы Мастера О. Карта, пожалуй, ещё хуже: ведь её намеренно создали ущербной!