Карты четырех царств.

— Выбрось из головы глупости, — строго посоветовал вервр. — Я плохо помню ближнее прошлое и вовсе худо — давнее. То есть живу действительно вслепую. Я не могу восстановить свое имя. Но, даже когда это сбудется, я останусь вервром. Мы счастливы лишь в дикой природе. Мы навещаем логово изредка, когда ощутим в душе… весну. Мы не годны для домашних дел и не понимаем закон людей. Мы убиваем без сожалений. Ни помощи, ни поддержки, ни теплоты мы не даём. Тебе нужна собака, а я даже не кот, я — пустынный змей. Ядовитый. Вдобавок вечность… Ты понимаешь, что значит — лечить отребье бессменно и неустанно? Зачем тебе это?

Нома вздрогнула и наконец отвлеклась от изучения тарелки. Кажется, её уже тошнило от вида пищи.

— Я человек, и я лишь… — запинаясь, прошептала она.

— В родном мире атлов каждый из рождённых — лишь человек, пока он не отважится взвалить на плечи вес потяжелее. В каждом здесь дремлет зерно, готовое прорасти и сделать его… бесом четвёртого царства, — усмехнулся вервр. — Будь иначе, Рэкст и тем более другие бесы, что угнездились тут, давно извели бы хоть одну ветвь дара. В твоем доме я вижу по крайней мере троих, кто готов пробудить в себе атла. И многих, избравших путь людей. Старик, — вервр покосился на алого, — в полной духовной силе, но ему чуждо бессмертие, он нашёл ученика и перелил себя в него. Исполнил предназначение, так он видит это. Он уйдёт к зиме. Тогда позаботься о Баре. Эмин летописец, он в потоке жизни, ему нельзя смотреть на мир со стороны. Он состарится. А вот Бара, Ана и ты… Каждый примет решение. Я думаю, Ана уже решила. А ты… поверь, лучше умереть однажды, не искушая судьбу. Людишки будут снова и снова наносить раны своей чёрной неблагодарностью, и однажды белизна дара потускнеет. Если я верно помню то, что я почти не помню, иерархию бессмертных королева создала при помощи атла. Он, как сказали бы вы теперь, был белый лекарь с сильным даром по синей ветви. Запах молодости его души очень похож на твой. Сдавшись тьме, он создал карты предназначения и сделал меня Рэкстом. Он был мне друг, почти брат… Искупая его вину, ушли атлы твоего мира. За его подлость и слабость я отомстил твоей семье. — Вервр встал и поклонился. — Это было мелко и недостойно… Теперь мне пора. Ана собрала наш походный мешок.

Нома вскочила, комкая край скатерти и отчаянно хватая ртом воздух.

— Как? Совсем?

— Все решения — твои. Слово «совсем» имеет смысл только у смертных, — задумчиво добавил вервр. — У бесов нет много, что обыденно людями и желанно нам, как высшее чудо. Главное, чего у нас нет — постоянства. Разве можно клясться в вечной любви или верности, если они воистину вечные? Мы расчётливые старики и хладнокровные лжецы. Мы скупые хранители осколков воспоминаний и впечатлений. И только-то.

Вервр отвернулся и пошёл прочь, вдыхая запах роз и слушая звон фонтанов.

— Вы же вернётесь… весной? — прошептала Нома.

Сейчас вервр отчётливо понимал то, что недавно сказала Ана. Нацеленный в спину взгляд. Он шёл и не оборачивался. Слепота не мешала сама по себе. Но первый раз не хватало глаз в ином смысле — прищуриться, сморгнуть…

Ана ждала у ограды. Обнимала пухлый мешок, набитый припасами под завязку. Вскинула имущество на плечо и побежала рядом, заглядывая в лицо. Наверняка прохожим зрелище казалось более чем странным: хрупкая девочка — и тащит огромный мешок…

— Что ты наговорил ей?

— Правду.

— Ну ничего себе… я думала, ты умнее. А куда мы идём так отчаянно поспешно? Или мы идём оттуда — и всё равно куда?

— Мы идём туда, куда мне нет входа. И где наверняка хранится жирный кус памяти. Может быть, даже моё имя. Брат не впустит меня, но я хочу его хотя бы… учуять.

— Ага. Вот я и сказала Баре, что мы пошли туда.

— Неужели? — насторожился вервр. — Отвратительно. Не люблю быть предсказуемым.

— Мне приснилось. Там очень красивые стены и главная площадь такая… парадная. Я над ней летала. И ещё кое-кто летал. Только он мне не особенно понравился. Все потому, что хотел понравиться. Ан, вот ты никогда так не делаешь. Ты хочешь казаться хуже, чем ты есть на самом деле. А он…

— У меня болит голова, — соврал вервр, пока голова не заболела.

— Ну-ну, — подбодрила Ана.

Дальше шли в молчании. Вервр отчаянно завидовал людям. Они-то, закрыв рот, заткнув уши и ослепнув, воистину не знают чужих мыслей! Им проще отрешиться, погрузиться в себя.

Хорошо хоть, всё ближе край города. За ним — поле, перелески, ручьи… свобода на все четыре стороны и купол бескрайнего неба над головой.

— Шэд, — одними губами выговорил вервр. — Я вспомню своё имя, обещаю. И тогда ты услышишь меня…

Путь Ула. Зачем?

Что такое безнадёжность? Видеть при каждом новом посещении, что язва на шее Первого инженера приросла ещё на волос, хотя для лечения изобретено так много…