Карты четырех царств.

— Давай так: пообедаем и сразу в путь, — жалостливо гладя вервра по щеке, предложила Ана. — Я с утра всем сказала, что нам пора. Но нельзя уйти просто так. Эмин привёл жену. Понимаешь? Ты ему учитель. Ты должен сидеть во главе стола и трещать умности про всякое там согласие и соизволение. Отца-то у него нет. И никого из семьи нет, один ты. А еще ты носишь имя Ан, и это не случайно. Пап, потерпи. Мы после уйдём. Двинемся по большой дороге, там пахнет торговлей и слухами, ссорами и выгодой, приключениями и азартом. Тебе полегчает.

— Рассуждаешь, как вервр, — усмехнулся вервр.

— Я выросла в хорошей семье, — Ана прильнула, зашептала в ухо: — пап, помнишь, ты в первый наш приход в Корф рассказывал сказку про крылатых, которые были неблагодарные, не приняли тебя и назвали бесом? Я помню — нэйя.

— Не так, они были…

— Ты слушай! Я в ту ночь видела сон. Что я — птица. Пап, я правда самую малость вервр. Проснулась такая счастливая… ничего тебе не сказала. Маленькая была. Боялась, что обозналась. Но птица со мной, всегда. Ты змея, я птица… мы тоже две половины, совсем разные, но подходящие. Значит, всегда будешь смотреть мне в спину. Это счастье.

— Многовато у меня половин, — усмехнулся вервр. Вроде бы ничего не изменилось, но боль стихает, пропадает… — Странное, должно быть, из стольких половинок соберётся целое.

— Люди — не тарелки какие-нибудь, у нас чем больше половин, тем целее целое. Мы не рассыпаемся при ударе, а собираемся, если мы настоящие. Это я сама додумалась, — хихикнула Ана. Поцеловала в шею, фыркнула и умчалась, вереща на весь парк: — Я тебя вылечила! Я такая ловкая! Я тебя вылечила…

— Пока что я разбит, — вздохнул вервр и нехотя встал. — Я разбит ещё злодеем Клогом. Разбит и подло вымазан клеем. С тех пор я собираю на себя то, чего прежде успешно избегал. Весь их людской сор… Собираю, и делается всё тяжелее уходить, не оглядываясь. И возникает отвратная, вредная привычка возвращаться… Хотя я-то знаю, что приключается дальше. Я — знаю! Всё это больно и совершенно бессмысленно. Всё это было много раз и неизменно заканчивалось дурно. Обязательно набиралась толпа тех, кого надо прикончить и горстка тех, кто не готов принять мои хищные благодеяния. Людишки… как они любят быть чистенькими.

Вервр ворчал, но брел через парк. Он почти не верил в то, что сам же говорил. И пытался привыкнуть: у него, разбитого, образовалось куда более одного мнения по очевидным и много раз обдуманным вопросам. Он снова, как много веков назад, с собою спорит. Эх, был бы Шэд рядом, спор бы обрёл наилучшего слушателя.

В парке пахло молодостью — и от её присутствия так же, как вчера, слегка кружилась голова. Запах сам по себе не имел власти. И, значит, от него не избиться. Надо уйти очень далеко и подумать очень внимательно…

— А вот и учитель Зан, — благоговейно прошелестел Эмин. — Позвольте вам представить мою жену. Я произнесу надлежащие слова, если получу на то ваше одобрение, о учитель и глава рода Ан.

Вервр принюхался и сделался серьёзен. Занял кресло во главе стола и надолго задумался, окутанный тишиной и общим вниманием.

— Она грамотная?

— Да.

— Хорошо готовит, — вервр пошевелил ноздрями, склоняясь к столу. — И такое сладенькое обожание ощущается… Она будет потакать твоим идеям и поощрять твой синий дар во всех его вывихах и выкрутасах. Бедняжка. Гм… То есть я одобряю и благословляю. Только не умори её, ты же зануда. Нищий упрямый зануда.

— Я постараюсь, учитель.

Ана всё громче хихикала, разрушая торжественность момента. Бара солнечно улыбался Ане. Нома пялилась в тарелку, слушая монотонный звон в ушах и наверняка пытаясь сообразить, сильно ли заметно со стороны, что хозяйка особняка… не в себе. Старик — алый боец и наставник Бары — отечески улыбался всем из своей полудремы, он изрядно сдал за минувшую зиму, почти ослеп, но казался таким счастливым… Он был дома и радовался каждому мгновению. У стола суетились какие-то людишки, то ли выздоравливающие, то ли просто прихлебатели. Разносили блюда, угождали доброй нобе и её управляющему. Обед тянулся и тянулся. Тушёная крольчатина вязла в зубах.

— Пойду соберу вещи, — громко звякнув кружкой по столешнице, сообщила наконец Ана.

Конечно, следом увязался Бара. Эмин вспомнил, что надо снабдить драгоценного учителя припасами в дорогу и умчался, за ним побежала смиренная жена. Старик заснул окончательно. Слуги шуршали вдали вроде мышей, мыли посуду и грызли сухарики сплетен, а их в доме Номы не так много…

— У меня звериный слух, — сообщил вервр, заранее сожалея о сказанном.

Нома молчала. Вряд ли она вообще могла сейчас говорить. Она и дышала-то кое-как, всхлипами. В тарелке стыл нетронутый обед.