Карты четырех царств.

Берег моря. Серые глыбы, ледяной ветер несет с воды соленый туман. Грохочет прибой. На влажном песке контуром языков волн лежит Пыль, белая с перламутром, красивая… смертоносная. И более не опасная для людей.

На вершине плоского валуна стоят плечом к плечу двое. Ближе — широкий, мрачный, каменный в неподвижности… определённо, горгл. «Даже и не дышит», — отметил мельком Ул. Чуть левее и на полшага дальше — лёгкий, отчаянно рыжий и меховой, когтистый, с неподвижным звериным взглядом и дрожащими в предвкушении ноздрями… конечно, вервр.

— Я уборщик, — безмятежно прогрохотал горгл. — Мир неперспективен в последней стадии. Признано нерациональным бездействовать далее, тем поощряя попытки выживания обречённой колонии. Я перезапущу первичные процессы планеты. Затем придут те, кто спроектирует годную природную среду и утвердит модель заселения. Покиньте площадку.

— Я палач, — щурясь и облизывая клыки, промурлыкал рыжий вервр. — Моя работа — убрать из мира людей. Их ошибки исчерпали их право на жизнь.

Ул покривился и смахнул солёные брызги. Они видел глазами две фигуры… и никого не ощущал душою. Пусто! Ни тепла, ни того света, что порою прячется на дне самых безразличных глаз, ни движения намерений и чувств. Когда-то оба эти существа были бессмертны. Теперь они стали мертвы, но не утратили способности причинять вред… а вот пользу нести уже не умели. Огонь души угас, и лишь пустой очаг его — тело — остался нерушим.

— О хранительница Осэа, я нашел ответ на тот свой детский вопрос: «Зачем?», — негромко сказал Ул, не сомневаясь, что будет услышан. — Для людей любой вред, самые страшные ошибки, ограничены смертностью и привязанностью к одному миру. Для бесов нет границ и нет смены поколений. Зачем же ограничивать и надо ли? Порой, увы, надо… Палачи вынуждены и даже обязаны причинять смерть бессмертным, чтобы защищать смертную жизнь. Сейчас я вижу однозначность приговора. Если есть преступление, должно последовать наказание, для вечных такой закон важен. Иначе вечность заполнится отребьем самого жуткого толка.

Ул говорил и ощущал, как покой наполняет его, вытесняет лишние мысли, сомнения, чувства… Ул добыл из кошеля при поясе карту, на которую не смотрел очень давно. Все та же она — карта палача, взятая у беса Рэкста. Белый конь несёт всадника с обнажённым клинком. Под копыта бросается, скалясь, то ли змей, то ли дракон — белый с алыми когтями и клыками… Смазанным следом движения мелькает на фоне сам Шэд — тот, кто не желает начинать войну, но готов к сражению всякий день и бьётся только всерьёз.

Ул нащупал грифель, перевернул карту и быстрым движением нанёс на чистое поле оборота личный герб. Очень простой — он ведь болотный ноб, выскочка без родословной и славы поколений… Но у него, Клога хэш Ула, в гербе есть алая лента. Это главное! Алые нобы не могут победить без правды, как не могут и проиграть бой куда более сильному противнику, если правда на их стороне. Ул верил в это и думал об этом, когда повернул карту гербом к бесам иерархии. Мельком отметил, как ссыхается и стареет кожа Алеля, вдруг осознавшего, что именно держит в руке друг Ул.

— Эй вы, оба! Вы совершили преступление, войдя в чужой мир с целью убийства и разрушения. Вы обвинили людей в грехах, за которые ответили болью и смертью их очень давние предки. Здесь, сейчас, только один из всех бесов имеет право и силу называться палачом. Я, Клог хэш Ул, вижу мёртвые души в живых телах. Я обязан исправить это.

Ул опустил руку и, плохо сознавая свой жест, потянулся к сабле у бедра, к сабле, которую носил всего-то несколько дней, когда получил герб и титул ноба, когда жил в Тосэне и готовился вытерпеть мученическую роль свидетеля на помпезной свадьбе друзей — Дорна и Чиа, Сэна и Лии…

Пальцы сомкнулись на рукояти. Сабля с лёгким вздохом покинула ножны. Ул даже не успел удивиться тому, что добыл оружие… из воздуха?

— Невозможно, — проскрипел горгл, в крупной дрожи кроша челюсти и рассыпая песок с зубов. — Нет…

Движения атла никто не заметил. Просто он сразу оказался вплотную к врагу! Сабля с сухим звоном раскроила надвое треснувший камень тела горгла. Одновременно свободная рука Ула напряглась, встала плоско и выбросила веер чистой серебряной силы, совсем как учил Шэд, нападая бессчётное число раз… Горгл напоследок обречённо взвыл, посыпался песком, потёк горячем плачущим огнём, распластался лужей бессилия…

Рыжий вервр зарычал и затявкал, отращивая мех гуще, а когти — длиннее.

— Я тебе не по силёнкам, недоросль, — оскалился он.

Бросился вперёд, поднырнул под саблю, распарывая бок и пробуя закончить бой одним ударом. Вервр-палач был невероятно быстр! Он обладал опытом и звериным чутьём опасности, он предугадывал всякий выпад, любое движение и даже намерение… И всё же он был мёртв внутри. Он и помыслить не мог, что Ул однажды ослепил самого багряного Рэкста. Что Ул одолел девятиглавого Шэда! Что ещё ребёнком он умел вставать, когда в голову бросали камень — вставать и просто вытирать кровь. Без ярости. Без сумасшествия. Без потери внимания и контроля…