Карты четырех царств.

Сэн грустно улыбнулся, не открывая глаз и продолжая додумывать, как друг Ул слушает, глядя на луну, поднимает руку и рисует быстрыми штрихами указательного пальца узор, видимый лишь отчасти и лишь алому с особенным зрением: узор вдохновенного, искристого полета души… Следа в воздухе вроде и нет, но след в сознании яркий, он весь — тепло и тихая радость.

По мостовой прошаркали шаги: поодаль, без попытки таиться.

Сэн тряхнул головой, досадуя на помеху мыслям. Пустое — бредет старик. Постукивает палка, поскрипывают неновые башмаки… В воровской слободе и прежде на улицах было, по мнению Сэна, не особенно опасно. Конечно, если не держать на виду плетенку с золотом и не знать великих тайн. Воры у себя дома без причины не шалят. У карманников главная работа в центре, близ рынка. У прочих и того далее, в богатых пригородах и величественных дворцах. Грабители предпочитают лесистые обочины дорог вне стен Эйнэ, и всё больше к западу, особенно после случая с Чиа… Кого только угораздило не узнать в лицо жену третьего канцлера? Да еще предложить ей, мирно отдыхающей у костерка, кус свежей оленины «и ночь веселья в подарок»? И это — при сыне! Дорн, помнится, улаживал историю и выглядел смущенным… В кои-то веки избитые разбойнички взвыли и посмели жаловаться! Тихо, испуганно: мол, за жизнь свою опасаемся. Не виноватые мы, а если Дикая в обиде, так пусть скажет, мы возместим. С перепугу покорчевали пеньки на два дня пешего пути от городских стен, понасажали молодых деревьев. Дорн рассказывал и хмурился — но на самом деле он гордился женой. Никак ведь не ожидал, что смена второго облика вервра повлияет на Чиа так сложно и сильно.

Внешность тихой нобы ночные люди княжества Мийро и соседних земель выучиваются опознавать прежде, чем первый раз сунут руку в чужой карман или возьмутся за кистень. Еще бы! Чиа проверяет места придорожных ночевок и охотничьи домики. Она лично написала «Лесные правила Мийро» лет десять назад, едва получив титул распорядительницы лесов и угодий. Эти «Правила» — единственный закон княжества, исполняемый неукоснительно! Нет свидетельств уничтожения нарушителей… и ни один из таких не вышел из леса. А ещё в княжестве давно не замечалось бешеных лис, медведей-шатунов и обезумевших вепрей. Говорят, князь восхищен усердием распорядительницы. И умалчивают: князь полагает, что дешево отделался, даровав высокий ранг «первой лесничей Мийро». Лия как-то шепнула: слуги дворца знают, что ночами князь иногда вскакивает в холодном поту и бормочет о «дикой бесовке», о том, как страшно жить без разумного и хладнокровного Рэкста, умевшего держать в узде всяческие обстоятельства. Того и гляди, с перепугу князь гласно объявит награду за сведения о пропавшем графе. И смешно, и грустно.

В темном переулке мягко, без шороха песка и скрипа подошв, нарисовалась дорожка следов… Сэн хмыкнул с пониманием. Невидимка спешит привычно, он местный: не подкрадывается, не затевает дурного, просто несёт добычу. Вор, конечно же, и не из последних. На таких крови нет, значит, и спрыгивать с крыши не стоит. К тому же и среди воров есть честные люди. Тот же Шель! Он мирный травник, но двигается гораздо незаметнее. Его в воровской слободе и презирают, и уважают. Бросил фамильное ремесло, имея исключительные способности! Взялся лечить, не наживаясь на недугах… В слободе всякий задолжал травнику хоть одну вылеченную простуду или зашитую рану.

— Ул, я хочу узнать, и давно, — пытаясь удержать лицо друга перед мысленным взором и досадуя на слабость памяти, шепнул Сэн, — ты, кажется, не бросил вызова багряному бесу. А как бы сложилось с Альвиром? Ты умеешь понять, есть ли в нас живое и как задеть самую тонкую струну души. В Альвире — еще есть? Я давно бы должен вызвать его на бой, но Лия против… Хотя знает, мне не важно, могу ли победить! Я алый, во мне правда вроде стержня. Альвир перед миром виновен. А я молчу… и тем себя ломаю, понимаешь?

Снова шаги. Сэн открыл глаза, кивком извиняясь перед Улом и отвлекаясь от беседы с ним, отсутствующим. По кривой широкой улице Озарения, именуемой здешними жителями не иначе как «Сабля атамана», спешат люди. Много, при оружии. Ступают слитно по трое, следуя привычке, крепко вбитой тренировками.

Сэн подобрал ноги, но не встал. Улица освещена, люди не таятся. И всё же… Сэн вслушался. Определенно, воры так не ходят, да и охрана местных «хэшей черной крови» имеет иные привычки.

— Черная кровь, — буркнул Сэн, выпрямился и скользнул по коньку крыши, приняв решение. Сегодня отчего-то сильно раздражало это самоназвание атаманов и главарей, взятое с издевкой над кровью нобской — «голубой». Сэн спрыгнул на пристройку и замер в тени. — Ну дела… чьи дела? И куда это нобов понесло? Ведь именно нобов…

Вопрос требовал изучения. Люди канцлера, первого и тем более третьего, с вечера бы вежливо предупредили Донго-фонарщика о своих планах в воровской слободе. Им ли не знать, кто сидит на одной из крыш? Им ли не знать, что делает он это по просьбе старого Хэйда…