Карты четырех царств.

Чёрный глянцевый столб чудища врастает в небо, наматывает на себя бурю. Пёстрые облака из тьмы и пламени крутятся вихрем, хлещут молниями и грохочут, извергая светящиеся шары, чтобы те с воем мчались прочь и взрывались!

— Ничего себе шш-эээ, — отплевавшись и отдышавшись, выговорил Ул.

Он мотался на длинном корневище сбоку от своего острова, в киселе маслянистого жгучего моря. От куртки остались обрывки, от рубахи и вовсе ничего. Вместе с вещами растворился страх. И любопытство, кажется, тоже. Осталась лишь усталость. Уши болели от грохота, кожу щипало и саднило. Молнии впивались в остров и причиняли боль, и превращали волосы в растопыренный пух одуванчика, и зажигали на кончике каждого серебряную искорку.

Наконец, из воды вырвался хвост чудища — и почти сразу Ул увидел оскаленную пасть: голова развернулась где-то безмерно высоко и теперь мчалась к поверхности моря. Вот появилась ещё голова, и ещё.

— Опять забурлит, — ужаснулся Ул и стал рывками, торопливо, подбираться к спасительному острову, чтобы вцепиться и переждать шторм. Он едва успел.

Чудовищная башка врезалась в океан! Пена, озера брызг, пар, рёв! Волны — выше стен крепостных, вал за валом… Растрёпанный остров унёсся прочь, как ничтожный листок на перекате горной реки. Всё дальше и глуше рычало и ревело «то, что не может быть упомянуто».

Ул пережил десятки переворотов острова и купаний в кипящем море. Наконец, худшее осталось позади. Ул выбрался из киселеподобного варева, растянулся на упругих, невероятно живучих ветвях. Шепнул: «Лес, ты волшебник!», — и забылся сном.

— О-уу, утречко…

Под веки хлынуло солнышко, золотое и горячее. Ул потянулся, смутно припомнил кошмар о чудище и буро-бешеном мире океана… и резко сел. Нет, это был не сон!

В бешеном мире царил покой.

Тучи грудились на дальнем горизонте, море лениво складывало и расправляло морщинки волн. Серо-серебристые побеги, образующие остров, обросли листочками, повёрнутыми к свету. Три крупных отростка с едой вызревали недалече от левой руки. Водянистый мягкий побег так и лез под правую.

— Благодать, — шелуша и пережёвывая солоноватые шарики, улыбнулся Ул.

— Да-уш-шш, — вздохнуло в макушку…

Ул подпрыгнул от неожиданности, обернулся, с размаху сел с перекошенным ртом, без капли воздуха в лёгких. Чудище никуда не пропало. Огромная голова, всего одна, торчала над водой и походила на остров, вот только особенный, на толстенной шее. Голова улыбалась, показывая великолепие зубов, а вернее — острых скал, часто облизываемых и ощупываемых раздвоенным лиловым языком. Рыже-зелёный глаз лениво щурился по правому борту… то есть щеке? «Хотя по размеру скорее борт», — решил Ул.

— Боишшш-ся? — прошипело сверху.

Чудище лязгнуло пастью — и откусило себе же кончик языка. Тот стал падать — и вблизи оказался толстым, как вековой дуб. Язык рухнул с плеском и пеной, чуть не перевернув остров. Вынырнул, уже обзаведясь головой — и распахнул улыбчивую пасть: похожую Ул вымерял размахом рук в городе Тосэне, забравшись на спину здоровенного каменного льва, охраняющего площадь перед самым богатым дворцом.

Бывший язык чудища, а теперь самостоятельный змей, осторожно вполз на край острова, почти не опираясь на его ветки. Шэд вывесил из пасти язык, будто дразнить собрался.

— Не боишься, — почти без пришипа отметил малый змей.

— Я ещё вчера решил, что вы слишком велики для страха, а я слишком мал для пищи, — улыбнулся Ул. — Но я опасаюсь, легонько так. Сколько у вас голов?

— Сколько хочу, — змей почесал кончиком языка край левого века. — Не бойся. Я благодарен. Ты что-то исправил, и я ощутил в себе полное сознание. Прежде тоже ощущал, но… ускользало. Теперь не пропадёт. Откуда узнал моё имя? Знаешь мою вторую половину? Хочу стать цельным. Но не помню. Больно.

— Я не знаю про имя и половину, — виновато развёл руками Ул. — Мог угадать имя, или вам послышалось. Но я рад, что так удачно послышалось.

— Запахло атлом, вот я и собрал воедино крохи сознания. Вы пахнете очень памятно, — облизнулся змей. — Ты угадал имя Шэд? Допускаю. У тех, кто рисует, глаз особенный. Имя было. Где-то было. Имя не может вовсе запропасть. Мне стать ещё мельче, чтобы зваться на ты? Не отдаляйся. Я зол на холодных.

Змей сунулся ближе и повторил то, что прежде совершил гигант: откусил кончик своего языка. Возникшая из него змейка скользнула и окольцевала запястье Ула.

— Ты атл, — продолжил змей, отрастив новый язык. — Я ищу свою половину. Чую: с тобой повезёт. Или без тебя. Но так больше шансов. Ты зачем тут? Меня будить?

— Я взялся выяснить, что или кто обитает в этом мире. Для… кроликов, — отчаявшись объяснить, что за существа его наняли, отмахнулся Ул. — Они такие… белые, пушистые. Говорят, мир их собственность, и он родильня, кормильня и прочее похожее.

— Ройбы? — Глаза змея полыхнули ядовитой зеленью. — Здесь? С-сс-забыли меня? С-сссунулиссь жрать? А-ссс-шшш… Ненасыть, недоумь, бессс-душ…

— Ну, иерархия бессмертных вроде их…

— Неинтересно, — змей прикрыл глаза и снова их распахнул, безмятежно спокойные. — Скажи: здесь Шэд. Будет довольно имени. Иди.