Карты четырех царств.

Змеи высоко подняли головы, созерцая драгоценного, единственного в своём роде двуногого, способного с ними говорить и наделённого правом отдавать приказы. Змеи раздули капюшоны и покачивались, обсуждали вкус городских мышей и утреннего молока. Поочерёдно и группами змеи ползали к хозяину, взбирались по его рукам и обвивались вокруг шеи, делали всё, что было заранее оговорено… И забавлялись шумом толпы, ведь повелитель обещал: этот шум не опасен. Вервр не мог обмануть. Ложь живёт в людях, гораздых лишь выцеживать яд и сослепу наступать на хвосты… может быть, потому что у людей нет своих яда и хвоста? Может быть, такой у них способ отравлять врага — обманом?

Змеи и их повелитель работали честно, толпа заворожено следила за зрелищем, которое вряд ли хоть кто-то повторит, если он — не вервр.

Ана снова побежала по кругу, собирать денежки. Замерла и возмущённо фыркнула.

На дальнем краю площади слитно зарокотали большие барабаны, открылись ворота дворца мудрости — и толпа, предав знакомое зрелище, потянулась к новому…

— Вот и хорошо, уходим, — оживился вервр.

Змеи, расслышав приказ, охотно юркнули в огромный кувшин, одна за другой. Ана опустила крышку, сгребла монеты в кошель на поясе и встряхнула им, гордясь добычей.

— Хватит на подарок мне. Ты толковый раститель, Ан.

— Мне неизвестна точная дата твоего рождения. Но, возможно, это первые дни осени. Зачем тебе столько денег? И разве мы не отмечали твой день рождения уже трижды с начала года?

— Выкуплю всех птичек на базаре и отпущу, — рассмеялась Ана, коротко обняла вервра за шею и вспрыгнула на его плечо. — Они полетят и будут кричать нам «благодарим, инь-тинь», и ты улыбнёшься, как будто у тебя есть крылья. Я знаю.

— Детская глупость.

— Вот, тебе уже нравится, я слышу. А ну встань, мне не видно, куда все побежали.

Вервр поднял на плечо кувшин со змеями, выпрямился и зашагал по площади следом за зеваками, не оглянувшись на барабан и цветной коврик — бесполезное отныне имущество. Он слышал, как прошуршали осторожные шаги тех, кто позаимствовал вещи. Юг — земля сухая и по-своему суровая, тут решения принимаются быстро… Ана топталась на свободном от кувшина плече и порой наступала босой пяткой на макушку. Тренировка позволяла ей не думать о равновесии. Тренировка и, как надеялся вервр, природа атла.

Он порой позволял себе согласиться с очевидным: да, он хочет, чтобы девочка унаследовала дары четвёртого царства. Чтобы не отцвела в считанные годы, не состарилась и не умерла, покорная уделу людей. Даже если возненавидит. У неё есть такое право — вырасти и ужаснуться, узнав правду о своём «папе». И потребовать от него много чего… да всего, совершенно всего, возмещающего младенческую смерть и вдобавок гибель кормилицы.

— Ан, ты грустный, — задумалась девочка. — Наступаю на макушку, а там мысли вроде угольков, аж пятку жгут. Хочешь, сразу уйдём из города? Ан, у тебя болит голова?

— Нет.

— Пошли, ну его, мудреца ихнего. Ты в тыщу раз умнее.

— Их, тысячу. Не уродуй слова, я не оценю подобного.

Змеи в кувшине шипели негромко, но было их много, и звук получался солидный, опасный. От вервра отодвигались, оглядывались — и делали еще шаг-другой в сторону.

Толпа у входа во дворец росла. Из ворот появлялись всё новые стражи, выносили шесты с дорогим шёлком, заполненные письменами с заветами мудрости предков. Каждое полотнище имело огромную ценность, над его изготовлением трудился не менее трёх лет одарённый ноб синей ветви, то есть именно мудрец — синих на юге превозносили особо, много выше алых и даже немногочисленных белых. Сильных нобов золотой ветви здесь, как полагал весьма осведомлённый вервр, не осталось. Потому и детей полной крови на юге не могло родиться, таково мнение королевы, основанное на докладах её опытного палача…

Сам вервр к синему дару долгое время относился с некоторым пренебрежением. Ну, способен человек красивее прочих составить запись — что особенного? По такой логике выходит, ослеп синий ноб, и значит, его дар иссяк. Что определённо неверно.

— Внемлите гласу мудрости, — гнусаво заныли в вышине.

Вервр сперва удивился, а затем осознал, отослав звук и собрав эхо: голос исходит с балкона высокой башни, расположенной в пределах дворцовой ограды, у края площади.

Толпа загомонила и резко стихла, раззявив рты и закинув головы до хруста шейных позвонков, до черноты в прищуренных, выжигаемых солнцем глазах…

— Внемлите и содрогнитесь, ибо опоганен наш город, омрачена честь и слава оплота мудрости. Преступный Ан Эмин Умийя, внук брата шелудивого пса, чьё имя вычеркнуто из всех книг, чей род признан вовеки вечные бездарным, под чужим именем проник в сиятельное средоточие…

Вервр отвернулся от дворца и стал быстро пробираться сквозь толпу, дальше и дальше. Ана что-то поняла, присела, а затем оседлала шею и обняла руками голову вервра, чтобы не мешать ему и не привлекать внимания своими выходками, порой достойными представления канатоходцев.

В тенистой боковой улочке, в трёх её изгибах от площади, вервр сгрузил кувшин и девочку. Замер на миг, принюхиваясь и выбирая решение.

— Донесёшь кувшин?