Карты, золото, меч

— Эй, парни, бородачи наших бьют! — завизжал друг поверженного.

Его вопль прозвучал сигнальной трубой — гремлины, не мешкая, гурьбой бросились на обидчика их друга, но и соплеменники гнома тоже не остались в стороне, спеша на выручку сородичу. Через миг из свалки вылетела пустая кружка, разбившаяся о череп угрюмого здоровяка, едва успевшего войти в паб — он же, не задумавшись ни на миг, заехал в нос проходившему мимо толстяку; в общем, через несколько минут в трактире не осталось ни одного живого существа, которое не было вовлечено во всеобщую свалку. Кроме разве что жующего йети, столик которого даже самые распалившиеся драчуны обходили за несколько шагов и Ивейна, не знавшего, что ему делать.

Даже сатир огромными скачками носился по всей зале, запоминая тех, кто ломал мебель и записывая их имена в небольшую книжицу, которую достал из кармана; иной раз он лягал копытами особо разошедшихся бойцов, которые уже начали хвататься за оружие, нарушая тем самым неписанный кодекс любой кабацкой заварушки — бей, но не режь. Собеседник Ивейна тоже не мог пропустить подобного веселья и, выждав удобный момент, прыгнул на спину какому-то орку, который одной рукой держал бордового гремлина за горло, а второй мутузил его по голове.

Ивейн поначалу с интересом следил за ходом драки, даже выбрав себе пару любимчиков — в особенности ему приметился невысокий худощавый эльф, ловко орудовавший собственной тростью точно шпагой и здоровенный гоблин, использовавший свою голову словно таран — но после того, как ему чуть не выколола глаз пролетевшая мимо его лица вилка, он вместе с кружкой нырнул под стол и стал наблюдать за побоищем уже оттуда.

Точнее сказать, не наблюдать, а слушать, так как видел он преимущественно чужие ноги — вместо хохота и песен «Храп кабана» наполнила симфония любого кабацкого сражения: крики, визги, рыки, треск ломающихся столов, звон разбитой посуды и стоны раненых и крики болельщиков. Сидя в своем укрытии, Ивейн размышлял, как бы ему по-тихому улизнуть на улицу, не получив при этом в нос от какого-нибудь особого ретивого забияки, как вдруг услышал знакомый голос:

— Только не по лицу!

Сначала прямо около стола Ивейна упала большая шляпа, а следом и ее хозяин — невысокий старик в мешковатой одежде, вылетевший из эпицентра потасовки. С трудом поднявшись на ноги, он напялил шляпу и проворчал:

— Что за народ. Не успел зайти, так уже чуть по морде получил. Эх, вот помнится пару лет назад, я…

Гилберт! Курьер, который принес то самое злополучное письмо от канцлера Гридера. Несмотря на то, что старик успел немного надоесть Ивейну своей неумной болтовней, он был очень рад увидеть хотя бы одно знакомое лицо. Ивейн потянул старика за полы его необъятной хламиды — оглядевшись по сторонам, Гилберт, было, недоуменно почесал голову, но быстро додумался заглянуть под стол:

— Ого, это ты! — удивленно присвистнул он. — Что ты тут делаешь? Я думал, тебя и Артура посадили в тюрьму.

— Долгая история. В общем, я был в камере и едва успел заснуть, как двери распахнулись, и… может быть, поговорим снаружи? — начал объяснять Ивейн, когда стол, под которым он прятался, лишь чудом не развалился под тяжестью грузного гнома, рухнувшего без сознания прямо на столешницу.

Они кое-как выбрались из харчевни на улицу, отделавшись только парой синяков и отдавленными ногами. Уже светало — солнце еще не успело прогреть землю, кокетливо выглядывая из-за крыш, город начинал просыпаться, а крики людей разбавлялись веселыми трелями ранних пташек, которые будто бы спешили насладиться последними теплыми деньками.

Гилберт, повертев головой, подошел к одному из пузатых бочонков, стоявших около входа в таверну (за их недолгое знакомство Ричард успел объяснить, что бочки с водой ставили практически у каждого дома в Распутье на случай пожара, но Ивейн на личном опыте убедился, что многие не очень трезвые и сознательные граждане любили использовать их не по назначению — шутки ради или из-за собственного невежества) и уселся прямо на крышку. Ивейн последовал его примеру, заняв соседнюю бочку и старик, по локоть зарывшийся во внутренний кармана своего балахона, спросил:

— Как я понимаю, эти идиоты во всем разобрались и выпустили тебя с братом на свободу?

— Не совсем, — покачал головой Ивейн. — На самом деле, я… Кстати, а ты что тут делаешь?

— Проходил поблизости, увидел вывеску и решил опрокинуть пару кружек, — пожал плечами Гилберт, достав из недр хламиды замысловатую длинную трубку и кисет табака. Занявшись забивкой чаши, он добавил. — Знаешь, на самом деле я чувствую себя немного виноватым — можно сказать, я своими руками втянул вас во всю эту кутерьму с долгами.

— Не забивай голову, — махнул рукой Ивейн. — Ты тут совсем не причем. Какая разница, кто доставил письмо? История началась с того, что мой покойный двоюродный дядя понабрал долгов и неудачно поплавал.