Кащенко

При этом далеко не все психиатры поддерживали это стремление к централизации. Многим врачам казалось, что полный перевод психиатрии в руки государства повысит бюрократизм и формализм, что плохо скажется на конкретных пациентах. А земства относились к рагозинской инициативе еще более негативно по сугубо материальной причине. Они опасались, что под новые окружные больницы правительство заберет земли, уже предназначенные для строительства земских психиатрических больниц. Но Лев Федорович обладал достаточно сильным характером, чтобы отстаивать свою позицию. Тем более что ему удалось высоко продвинуться по служебной лестнице — от директора Казанской окружной лечебницы до руководителя Медицинского департамента.

Рагозин имел четкие собственные представления не только о форме русской психиатрии, но и о ее содержании. С подачи директора жизнь пациентов Казанской окружной психиатрической лечебницы в корне изменилась: он отменил смирительные рубашки, внедрил систему нестеснения и начал активно использовать трудотерапию. В итоге атмосфера психбольницы стала совершенно иной. Если раньше она походила на тюрьму, то теперь напоминала нечто среднее между лечебным санаторием и трудовым лагерем.

Находилась рагозинская больница за городом, в четырех верстах от Казани. Как пишет Зинаида Михайловна Агеева в своей книге «Доктор Кащенко», «в отделениях чистота, много воздуха и света, больные опрятно одеты. У каждой кровати столики. В спокойном отделении — настольные игры, бильярд… Лечение больных проводилось разумно и целенаправленно — трудовая терапия сочеталась с развлечениями и прогулками. <…> Все усилия врачей были направлены на создание максимальных удобств и свободы для больных». Надо сказать, что фраза, которую часто повторял Кащенко: «Врач должен смотреть на смирительную рубашку как на страшилище, а на себя как на палача, если он ее применяет», — изначально принадлежала Льву Федоровичу. Он произнес эти слова в 1887 году на Первом съезде российских психиатров.

Как и все новое, метод работы Рагозина поначалу встретил большое сопротивление со стороны коллег, но успешный опыт заставил скептиков замолчать. Вскоре возникло еще пять окружных лечебниц подобного типа: Варшавская (Творки) — в 1891 году; Винницкая — в 1896 году; Виленская (Вилейки) — в 1902 году; Московская (село Троицкое) — в 1907 году; Томская — в 1908 году.

За победителями хочется идти. Яркая личность Льва Федоровича привлекала его студентов и оказывала на них большое влияние. Кащенко и Викторов не оказались исключением. Особое впечатление на них произвело революционное прошлое их учителя. В отличие от советских историографов близкие не считали, что он сделался «мрачным реакционером», предав светлые идеалы революции. До конца своих дней Рагозин оставался гуманистом, о чем свидетельствует характер его больничных нововведений. Также Лев Федорович никогда не отказывал в помощи своим студентам, даже если те попадали в затруднительные ситуации. Подобный случай произошел и с нашим героем.

Устав Казанского университета оказался более строгим, чем в Первопрестольной. Помимо строгого запрета на любые студенческие сходки и собрания полагалось наличие специальной университетской полиции, а студентов не допускали к занятиям без форменной одежды. Также Казанский университет отличался повышенным антисемитизмом: прием студентов еврейской национальности был ограничен тремя процентами от общего числа поступивших.

Петр Петрович, наученный горьким опытом, старался вести себя тихо. К сожалению, репутацию себе он уже успел сильно испортить и восстановить ее в один момент не представлялось возможным. Существует ведь даже народная пословица «Добрая слава лежит, а худая бежит», и нет ничего удивительного в том, что в один прекрасный день его неожиданно арестовали и посадили под стражу в жандармское управление.

Ситуация оказалась абсурдной, но от этого не менее драматичной. В очередной раз арестовали известного революционера Г. А. Лопатина, у которого при обыске обнаружили красноречивое письмо антиправительственного содержания. Никаких явных улик, указывающих на авторство Кащенко, не нашлось, но ораторский дар будущего выдающегося психиатра жандармы помнили, поэтому заподозрили в сочинении крамольного документа именно нашего героя. Да, скорее всего, его непричастность подтвердилась бы с течением времени, но пока он сидел в полиции, в Казанском университете встал вопрос о его отчислении. Это означало приговор: в третий раз возможность получить медицинский диплом ему бы уже не дали, и мир бы не узнал о психиатре Кащенко. Его друг Петр Викторов, понимая серьезность ситуации, обратился за помощью к Рагозину. Лев Федорович задействовал все свои связи и добился самой тщательной графологической экспертизы. Проведенная с вниманием, она помогла установить истину. Автором преступного письма оказался студент Киевского университета и убежденный террорист Авраам Бах, Петр Кащенко же не имел к этому делу никакого отношения. Его освободили из-под стражи и разрешили вернуться к занятиям.