Кащенко

Как пишет в своей книге З. М. Агеева, «3 декабря 1894 года у него (Всеволода) был произведен обыск, найден полуобгоревший отчет нелегального Красного Креста. Он был посажен в Бутырскую тюрьму, а потом отправлен в ссылку в Торжок Тверской губернии. 24 профессора Московского университета, среди которых были крупные ученые — Сеченов, Тимирязев, Корсаков, Кожевников, Остроумов, Эрисман, — написали письмо министру народного просвещения Делянову с просьбой о помиловании студентов. Но их вмешательство посчитали неуместным. В ответе значилось: „Содержание просьбы профессоров, поданной во время брожения студентов, может быть воспринято как осуждение университетских порядков“. Многие профессора получили выговор, а Эрисман исключен из состава профессоров университета и уехал за границу». Нет точных данных об участии Петра Петровича в помощи брату, но кто-то явно помог Всеволоду. Уже через год провинившемуся студенту разрешили продолжить образование в Киевском университете.

Кажется, что кроме рабочих проектов и семейных забот ничего бы уже не поместилось в насыщенный график нашего героя. Но кипучая натура этого выдающегося человека требовала большего. Он успевал принимать активное участие в общественной и культурной жизни Нижнего Новгорода. Например, через год после своего приезда, в 1890 году Кащенко стал посещать «субботы» у поэтессы Анны Дмитриевны Мысовской (1840–1912). Туда его привел все тот же давний университетский друг Сергей Яковлевич Елпатьевский, который устроил ему приглашение в Нижегородскую больницу. Вечера Мысовской собирали всю нижегородскую интеллигенцию. Там наш герой познакомился с Владимиром Короленко, к тому времени уже известным писателем, автором нашумевшего рассказа «Сон Макара», там же происходили встречи Петра Петровича с Алексеем Максимовичем Пешковым, еще не пустившим в народ свой литературный псевдоним Максим Горький. На сей раз общение этих двух выдающихся людей не подлежит сомнению, оно подтверждено документально. В неопубликованном письме Д. Г. Довинеру жена Горького Е. П. Пешкова сообщала: «Во время жизни в Новгороде мы дружили с Петром Петровичем Кащенко — психиатром, были знакомы с М. Г. Фальком и Трайниным, тоже психиатрами».

Пешков приехал в Нижний одновременно с Кащенко в 1889 году и работал разносчиком кваса, а затем письмоводителем у местного адвоката. С нашим героем у него сложились приятельские отношения, а объединяла их, судя по всему, любовь к «народной» литературе. Вместе они с восторгом читали и слушали новые рассказы В. Г. Короленко — завсегдатая демократического салона Анны Мысовской. Кащенко наблюдал за становлением литературного дарования Горького, а позже, когда тот вернулся в город после двухлетнего путешествия по России, стал свидетелем яркого успеха его первых рассказов.

Нижний Новгород дал молодому психиатру практически все, что нужно для всестороннего развития, — обширное поле профессиональной деятельности, общение с интересными людьми, хорошие условия для проживания его семьи. Но не все 15 лет были спокойными и безоблачными. Спустя год после приезда нашему герою и его семье пришлось пережить настоящее бедствие. 1890 год в Нижегородской губернии выдался крайне неурожайным, это повлекло за собой голод, последствия которого чувствовались даже в 1892 году. Пострадало всё Поволжье. Городские власти предпринимали срочные меры по спасению населения, но это решало проблему лишь отчасти. Цены на хлеб непрерывно росли, в употребление вошли лепешки из чечевицы и лебеды.

15 января 1892 года в голодающую губернию отправился даже Антон Павлович Чехов, чтобы помочь своему приятелю, земскому начальнику Е. П. Егорову, спасать народ от голодной смерти. «Голод газетами не преувеличен. Дела плохи. При мне на 20 тысяч человек было прислано из Петербурга 54 пуда сухарей», — напишет Чехов в письме А. С. Суворину, а в своей записной книжке отметит, что «вчера на рынке в селе Константиново была мука 1 рубль 60 копеек». Это баснословная цена по тому времени: продукты питания, особенно хлеб, стоили непомерно дорого. Чехов понимал, что, продавая до последней нитки свое жалкое имущество, голодающие действительно не могли прокормиться. «Праздников не празднуют, — занес Чехов в записную книжку, — не поют».