Кашпар Лен-мститель

А вслух, с подчеркнутой насмешкой, бросил:

— Ах, если б все это было так же верно, как это! Но прежде надо снести на почту заказное письмо.

— Пускай снесет Вацлав, — буркнула Жофка и нажала кнопку звонка к сторожу.

— Пойдешь ты! — повысил голос Армин, рассерженный ее строптивостью.

— Если пойду я, то заверну в полицию, мол, тут дом рушится, а один жилец не желает выходить!

Явился Вацлав — Жофка даже не пошла открыть ему дверь; поздоровался — ему не ответили; старик поставил на стол обед, как всегда принесенный из трактира в знакомых судках на ремне; Жофка не двинулась с места.

Вацлав посмотрел на одну, на другого, переступил с ноги на ногу и разразился речью:

— Слыхали бы вы, пан Армин, нашего Вену нынче утром, как он осадил господ-то, мол, не такую поставили турбину, надо бы грузонтальную.

Армин жестом остановил его разглагольствование, но старый сторож, несколько понизив голос, все-таки добавил еще:

— А только он сказал им это куда как здорово да громко!

Армин вручил ему письмо с наклеенной уже маркой и велел сдать на почту заказным.

— А когда мне за посудой зайти, барышня, чтоб ужин принесть? — осведомился Вацлав.

— Мы нынче вряд ли будем ужинать, — раздраженно и насмешливо ответила Жофка. — Нам, вишь, некогда будет... Мы тут уже с утра разваливаемся, а к вечеру слетим в реку со всем барахлом! — И она засмеялась смехом примитивнейшей актрисы-любительницы, в роли которой написано: «Ха-ха-ха».

Вацлав — ему известны были фантазии Армина насчет трещин в стене, и он относил их на счет слабоумия «молодого пана», которого знал с колыбели, — тоже засмеялся, однако заметил:

— А вообще тряхнуло изрядно, даже у милостивой барышни с окна решетка выпала!

Жофка ужаснулась, но испуг ее несколько смягчило хихиканье старого влтавского пирата; так, хихикая, он и удалился. И на сей раз Жофка пошла открыть ему дверь.

— Ты, девка, не поддавайся, — сказал ей в дверях Вацлав. — Он, видать, хочет выжить тебя, вот и пугает.

— Еще учить меня будете, дядечка! — И Жофка весело махнула рукой.

Вернувшись, она села в свой угол и снова принялась вязать чулок.

Армин оторвал кусок клейкой ленты, послюнил ее и налепил поперек черной ломаной линии под подоконником. После чего улегся на кушетку, хотя на столе стоял обед и Жофка ждала, когда он попросит ее накрыть на стол. Он только раз поднял голову, чтобы спросить:

— А письмецо любезному-то не отправила?

Молчание. Лишь немного погодя прозвучало Жофкино, брошенное со злостью:

— Нет!

— Вот и хорошо, — одобрил Армин. — Собирайся и дуй к нему. И будьте счастливы оба. Даю вам свое благословение. А вот здесь — то, что я тебе должен за все, — он ткнул пальцем в конверт на столе.

Жофка, помолчав, возразила:

— Нет у меня никакого любезного, кроме тебя, и коли не суждено мне тебя получить, так пускай меня черт возьмет с тобой вместе!

Она проговорила это жестким, строптивым тоном на жаргоне, каким изъяснялись на ее родной улице. Но именно потому, что говорила она натуральным своим языком, без заученных выражений, было ясно — она сказала правду.

Это очень точно почувствовал Армин — и, вздохнув, именно по этой причине внезапно ощутил невыносимую гнусность своего образа жизни.

Тем не менее он скоро заснул, ибо большую часть ночи провел без сна, а в одиннадцать утра был разбужен ужасающим содроганием турбины, после чего, правда, поспал еще немного.

Нетронутый обед стоял на столе.

Жофка, упрямо выпятив нижнюю губу, вязала чулок. Но всякий раз, набирая петли на спицу, поглядывала на клейкую ленту, пересекавшую трещину в стене — до нее было рукой подать.

Стало так темно, что она уже не видела петель. Свернула вязанье, сколола спицей с клубком и в последний раз глянула на трещину. Презрительно рассмеялась.

На клейкой ленте — никаких изменений.

Жофка встала, тихонечко, как мышка, подкралась к столу. Заклеен ли конверт, который он положил для нее?

Не заклеен.

А что в нем — вернее, сколько?

В конверте лежали две тысячных банкноты. Стало быть, у него осталось еще сорок четыре!

Она положила конверт на место — и вскрикнула от испуга.

Армин, которого она полагала спящим, смотрел на нее широко открытыми глазами. Она замерла — и вдруг закричала, завизжала даже от ужаса.

Потому что по комнате пронесся вздох, как если бы тут был кто-то третий; такой вздох, что и Армин поднялся встревоженно...

4

Дебют Турбины

Никто не упомнит такого столпотворения, какое наблюдалось в Национальном театре и вокруг него в вечер накануне св. Иоанна в 18** году. Задолго до открытия перед порталом театра теснилась такая толпа желающих попасть на галерку, что билетеры за стеклянными, запертыми еще дверьми только плечами пожимали — им было ясно, что даже на стоячие места не войдет и половина жаждущих. Кресла были закуплены еще утром, не говоря о более дорогих местах — вокруг них царил такой ажиотаж, какого не припомнят в Праге.

Весь музыкальный мир этого города был на ногах.