К этому времени политический центр заговора, а точнее, окружение будущего диктатора было полностью сформировано. В Ставке полным ходом шла военно-техническая подготовка к внезапному удару по Временному правительству. С первого же дня появления Корнилова в Ставке двуличие стало движущей силой его существования: аппарат в целом продолжал функционировать как руководящий центр армии, но отдельные части аппарата лихорадочно занимались заговорщической работой. В канцелярии генерала Корнилова дела военные рассматривались вместе с делами заговора, причем последним уделялось гораздо больше внимания.
Не может быть теперь никакого сомнения, что генерал Корнилов с самого начала своего приезда в Могилев вел двуличную игру против Временного правительства. Все его внимание было обращено на развитие военной стороны заговора, на меры, призванные обеспечить его успех. Все движения, происходившие в Ставке, ее многочисленные и разнообразные отчеты и докладные записки, представляемые Временному правительству как проявления кипучей военной деятельности, ее заигрывания с моим ближайшим помощником Савиновым, — все это было не чем иным, как дымовой завесой, если воспользоваться военное выражение, скрывающее деятельность центра заговора от неблагодарных глаз Петрограда.
Настроение генерала Корнилова в Ставке хорошо описал генерал Деникин, один из участников восстания, который гордился тем, что никогда не играл в прятки. Деникин прибыл в Могилёв в первые дни августа после своего назначения командующим Юго-Западным фронтом.
«По окончании заседания, — вспоминал впоследствии Деникин, — Корнилов предложил мне остаться и, когда все ушли, тихим голосом, почти шёпотом сказал мне следующее:
— Нужно бороться, иначе страна погибнет. Ко мне на фронт приезжал N. Он все носится со своей идеей переворота, и возведения на престол великого князя Дмитрия Павловича; что-то организует и предложил совместную работу. Я ему заявил категорически, что ни на какую авантюру с Романовыми не пойду. В правительстве сами понимают, что совершенно бессильны что-либо сделать. Они предлагают мне войти в состав правительства… Ну, нет! Эти господа слишком связаны с советами и ни на что решиться не могут. Я им говорю: предоставьте мне власть, тогда я поведу решительную борьбу. Нам нужно довести Россию до Учредительного собрания, а там пусть делают что хотят: я устранюсь и ничему препятствовать не буду. Так вот, Антон Иванович, могу ли я рассчитывать на вашу поддержку?
— В полной мере.
…мы сердечно обняли друг друга и расстались…»
Слова генерала Корнилова, приведенные Деникиным, показывают ту политическую растерянность и фантазию, которые господствовали в уме политически неопытного генерала, сбитого с толку окружающими его политиками. Между прочим, ни одно слово генерала Корнилова в отношении Временного правительства не имело под собой никаких оснований.
Незадолго до Московского совещания Корнилов приехал в Петроград. В беседе тет-а-тет в моем кабинете я пытался убедить генерала в том, что между Временным правительством, с одной стороны, и им самим и его окружением с другой нет разногласий по вопросам, касающимся армии. Я пытался внушить Корнилову, что всякая попытка поспешных и насильственных действий окажет неблагоприятное воздействие на армию. Я повторил ему то, что в мае говорил на фронте, а именно, что если кто-нибудь попытается установить в России личную диктатуру, то он на следующий день окажется беспомощно болтающимся в пространстве, без железных дорог, без телеграфов и без армии. Я указал ему на ужасную судьбу, ожидающую офицеров в случае провала государственного переворота.
— Ну, что из этого? — сказал Корнилов, как бы размышляя вслух. — Многие погибнут, но остальные, наконец, возьмут армию в свои руки.
Эта фраза звучит сейчас почти как исповедь, но тогда она была произнесена в умозрительно-теоретическом настроении. В течение всего этого времени генерал Корнилов не осознавал всего смысла и значения своих планов. Даже его фраза «ну что ж, может быть, придется попробовать и диктатуру» была сказана в такой совершенно гипотетической манере, что и это не вызвало у меня лично Корнилова подозрений.
Ко времени этого разговора эмиссары Корнилова уже рыскали по фронту, устно передавая приказы Корнилова.
Один из таких посланников приехал к генералу Деникину. Сам Деникин описывает это в своих мемуарах так:
«Приехал ко мне в Бердичев офицер, и вручил собственноручное письмо Корнилова, в котором мне предлагалось выслушать личный доклад офицера. Он доложил:
— В конце августа, по достоверным сведениям, в Петрограде произойдет восстание большевиков[18]
. К этому времени к столице будет подведен 3-ий конный корпус, во главе с Крымовым, который подавит большевистское восстание, и заодно покончит с советами.…Вас Верховный главнокомандующий просит только командировать в Ставку несколько десятков надежных офицеров — официально «для изучения бомбометного и минометного дела»; фактически они будут отправлены в Петроград, в офицерский отряд[19]
.»