Однако доверия к Временному правительству со стороны революционных и демократических организаций было недостаточно. Необходимо было восстановить союз всех живых сил страны, от чего зависело быстрое восстановление нации. Места, освободившиеся после отставки трех министров-кадетов, должны были быть заполнены людьми тех же политических и социальных взглядов. В июле это имело еще большее значение, чем в апреле или мае, ибо теперь за партией кадетов организовывались все политические и общественные силы страны, представляющие интересы имущих классов, высшего командования, остатки старая бюрократия и даже осколки аристократии. Этим я никоим образом не хочу обвинять партию Милюкова, которая в прошлом оказала большую услугу делу освобождения России, во главе с Милюковым, в том, что она «изменила свою программу и пошла на службу реакции», как говорили большевистские демагоги. Конституционно-демократическая партия сохранила всю свою идеологию. Радикально изменился только человеческий материал, наполняющий его ряды. Следует помнить, что после революции исчезли все партии правее либерального центра, а сама партия кадетов стала правым флангом русской политической жизни[13]
.Было совершенно очевидно, что формирование национального правительства, стоящего над всеми партиями и партийностью, требовало включения ответственных представителей правого фланга политического спектра, в лице тех членов этой группы, которые после переворота 27 февраля приняли ярко выраженный республиканский настрой.
Представители социалистических партий и вожди Советов совершенно откровенно выразили намерение заполнить вакантные места во Временном правительстве после ухода князя Львова, не прибегая к помощи кадетов. Ситуация в кабинете министров оставалась неопределенной с 7 по 13 июля, поскольку в самый день моего назначения министром-председателем я должен был вернуться на фронт. По моему возвращению от Деникина, примерно 14 июля, все министры предоставили в мое распоряжение свои портфели. Эта коллективная отставка расчистила путь для заполнения министерских вакансий.
Сначала, после начала революции, Временное правительство как бы назначалось Временным комитетом Думы и должно было добиваться согласования с Исполнительным комитетом Петроградского Совета. Второй кабинет Временного правительства был сформирован во взаимодействии с представителями соответствующих партий, Совета и Временного комитета Думы. Теперь формирование нового кабинета Временного правительства было отдано исключительно в руки его председателя, что, естественно, делало будущий кабинет более независимым от партийного давления извне.
Переговоры между главой правительства и центральными комитетами соответствующих партий продолжались десять дней. Снова были бесконечные программные споры. Были написаны длинные письма, в которых спорные вопросы между соответствующими сторонами специально подчеркивались в целях торга. Естественно, это только раздражало противников, но нисколько не меняло существа дискуссии. Более того, хотя формально мне была предоставлена полная свобода действий при выборе министров, я столкнулся с ультиматумами со стороны соответствующих партий и организаций, возражающих против одних кандидатов или требующих назначения других.
Лично я был поставлен в весьма странное положение: по политическим обстоятельствам того времени я нес полную ответственность за судьбы нации, но не имел простого права свободно выбирать своих ближайших сотрудников, за деятельность которых в правительстве я мог действительно и с чистой совестью считать себя ответственным перед народом. Мое положение стало тем более трудным, что оба противоборствующих лагеря (буржуазный и демократический) одинаково считали совершенно необходимым, чтобы я занял пост министра-председателя Временного правительства. Фактически они не видели другого приемлемого кандидата на этот пост. Все стороны коллективно желали работать со мной, но каждая из них в отдельности ставила передо мной условия, заведомо неприемлемые для других. Партийный торг за вакантные министерские места продолжал разгораться все больше и больше. Между тем затягивание кабинетного кризиса обостряло и без того тяжелое положение в стране и особенно на фронте, где натиск немецких войск возбуждал в целом естественное и здоровое чувство патриотического беспокойства, хотя и не во все моменты принимающего надлежащий вид среди офицеров.