Катя едет в Сочи. И другие истории о двойниках

Виза, открытая Мише мутным Тр-маном, была просрочена, требовалось открыть новую. И только теперь выяснилось, что мутный сделал Мише рабочую визу, о чём ему никто не сообщил, а сам он, будучи художником, такими вопросами не озадачивался. Доверял не только бытию, но и людям. По американским законам следовало уплатить хотя бы доллар налогов после «работы» в США, а Миша этого, конечно, не сделал просто потому, что понятия об этом не имел! И ему на десять лет запретили въезд в Америку.

Теперь – никакой выставки, конечно. Всё отменилось. Некрасов, впрочем, утешал Мишу: говорил, что всё равно придумает, как вывезти работы, надо только подождать ещё немного.

И вот как раз тогда в Свердловской области настали интересные политические времена. Некрасов весьма активно занимался политикой, он прошёл в Госдуму, потом выставил свою кандидатуру на пост губернатора и пересёк дорогу серьёзным людям. Вскоре в его компании начались проверки, допросы, угрозы… Некрасова полностью разорили, и он не нашёл в себе сил жить дальше – в возрасте сорока одного года скончался. Кто-то говорит, что от болезни. А кто-то считает – повесился.

Сто же нью-йоркских картин Миши Брусиловского исчезли в неизвестном направлении. Может, их просто выбросили. Может, сделали из них клетки для кроликов, как поступил в своё время хозяин парижской комнатёнки Марка Шагала с оставленными работами… Но скорее всего – продали.

До последних лет жизни Миша надеялся вернуть свои американские сокровища, но при этом, конечно, делал новые работы – и слава его в конце концов настигла, и признание явилось… Сегодня работы Брусиловского хранятся в лучших музеях и частных коллекциях по всему миру, его картина «Игра в мяч» ушла с аукциона «Сотбис» за 108 тысяч фунтов, были и другие громкие сделки. На личном благосостоянии художника это, впрочем, никак не отразилось. Танина мечта о доме в сосновом лесу так и оставалась мечтой.

Полукриминальные личности со временем потеряли к Мише всякий интерес, хотя раньше летели к нему, как пчёлы к цветку.

– Скажи, друг сердечный, – спросила однажды Таня, – почему они к тебе так тянулись? То Басмаджян, то мутный американец, то Некрасов…

– Не знаю, Крошка, – пожал плечами Миша. – Просто они меня любят.

Вполне возможно, что люди трудной судьбы любили Брусиловского оттого, что рядом с его картинами и с ним самим даже они могли стать лучше. Была в его искусстве ликующая правда жизни, отозваться на которую способен каждый.

Но эта история – не про людей трудной судьбы, не про деньги и даже не про искусство.

Она – про слова.

Сорок лет прожили вместе Миша и Таня.

Когда они только начали встречаться, Таня жила возле Шарташского рынка, а у Миши была неподалёку мастерская. И он ходил к Тане поесть, а потом стал друзей приводить: пошли, говорит, я знаю место, где нас обязательно покормят!

Встречались они, встречались, потом стали вместе жить. Поженились.

Таня довольно часто вслух удивлялась:

– И чего ты ко мне привязался, Мишенька?

– Да мне пропорции твои понравились! – сказал однажды муж.

Портретов Тани за эти сорок лет Миша сделал множество. Таня в шубке. Таня с котом Тимофеем. Таня в Волынах. Таня портретами особенно нигде не хвасталась и даже на выставки их обычно не отдавала.

А между тем заполучить портрет кисти Брусиловского в поздние годы жизни художника считалось редкой удачей. Он уже не брался за любые заказы. Не мог работать так легко, как раньше. Подступали болезни, усталость, разочарование.

Писал только то, что не мог не писать.

Одной из последних работ Миши стал портрет Николая II. Всё та же палитра Брусиловского, вот только лицо государя – бледное, в тонах газетной хроники. И потому особенно живое.

Конечно, эту картину собирались показать на грандиозной выставке Брусиловского, которую готовили к открытию в Екатеринбургском музее изобразительных искусств. У Миши были тогда последние, тяжёлые дни жизни. И каждое утро одна и та же мысль: вдруг всё-таки доживёт?..

Куратор выставки Зоя Таюрова позвонила Тане, когда уже почти все работы были отправлены в музей.

– Придёт сегодня машина за портретами, – сказала Зоя.

– Какими портретами? – изумилась Таня. – Моими, что ли? Но мы же решили их не включать, чтобы не разрушать монументальность!

– Миша настаивает.

Таня тут же ласково спросила мужа:

– Мишенька, зачем ты это придумал? Зоя говорит, ты настаиваешь… Но почему?

– Потому что я никогда не говорил тебе слова, Крошка.

Как она плакала потом, Миша, к счастью, не видел. Он не хотел бы видеть Танины слёзы. Все эти сорок лет они в основном смеялись – даже когда было не до смеха.

Выставку открыли уже после смерти Брусиловского.

А спустя несколько месяцев к Тане обратился очередной коллекционер – желал посмотреть работы.

«Опять ничего не купит, – подумала Таня. – Или предложит какую-нибудь смешную цену».

Но коллекционер приобрёл сразу шесть работ, причём не торгуясь. Как будто его отправили откуда-то к Тане прямым рейсом. За всех этих Басмаджянов, Тр-манов, за все парижи, нью-йорки, за пробитый до бетона линолеум и вечную картошку…